ЖУРНАЛ «ОБЩЕЕ ДЕЛО»
Жизнь Замечательных Людей
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ АРХИЕПИСКОПА ЛУКИ
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И УЧЕНИЕ Г.С. СКОВОРОДЫ
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ДЖОРДАНО БРУНО.
- ЖИЗНЬ И УЧЕНИЕ РАМАКРИШНЫ.
- ГЕОРГИЙ ФРАНЦИСК СКОРИНА
- ЖИЗНЬ М.В. ЛОМОНОСОВА
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ П.А. КРОПОТКИНА
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И.П. ПАВЛОВА
- ЖИЗНЬ СЕРАФИМА САРОВСКОГО.
- Николай Федорович Федоров
- Борис Леонидович Смирнов
- ЖИЗНЬ СВАМИ ВИВЕКАНАНДЫ
Культура и Духовность
- ВОПРОС О ЗНАЧЕНИИ КАЛЕНДАРЯ В ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
- ОТЦОВСТВО И ВОСПИТАНИЕ
ДЕТЕЙ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ - Мирча ЭЛИАДЕ. МИФОЛОГИИ СМЕРТИ: ВВЕДЕНИЕ
- «ГАРРИ ПОТТЕР»:
ДЕТСКОЕ ПОСОБИЕ ПО ОККУЛЬТИЗМУ - ВОПРОС О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
- М. Элиаде. СВЯЩЕННОЕ ВРЕМЯ И МИФЫ
- ВОПРОС О ЗНАЧЕНИИ ШКОЛ В ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА И О ПОСЛЕДСТВИЯХ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ «ОПТИМИЗАЦИИ» ШКОЛ
- РАССРЕДОТОЧЕННЫЕ ОРГАНИЗМЫ
- Ранние представления о солнечном божестве
в толковинской мифологии русинов Молдавии - Вопрос о самобытности и исконности русской культуры
- «МАХАБХАРАТА» — памятник древней Индии
- Итоги тысячелетий духовных устремлений человека
- Культура древности и современность. Б.Л.Смирнов
- Древнерусский бог ТРОЯН и его чудесная история в толковинских текстах русинов Молдавии*. Ю.В. Иванов
- О БЛОКИРОВАНИИ ОТРИЦАТЕЛЬНЫХ ПРОГРАММ В ЛИТЕРАТУРЕ, ИСКУССТВЕ И СМИ
История-Археология-Этногенез
- СВЕТЛАНА ЖАРНИКОВА: МЫ КТО В ЭТОЙ СТАРОЙ ЕВРОПЕ?
- ПАСХАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ Н.Ф. ФЁДОРОВА
- ЧУВСТВЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ И МИСТИЧЕСКИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ У ПРИМИТИВНЫХ ЛЮДЕЙ
- Н.Ф. Фёдоров. ГОРИЗОНТАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ВЕРТИКАЛЬНОЕ — СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ
- МОЛДАВСКАЯ ТРАДИЦИЯ ВСЕМ МИРОМ ЧИСТИТЬ КОЛОДЦЫ КАК ОБЩЕЕ ДЕЛО
- РАЗМЫШЛЕНИЕ О САКРАЛЬНОМ СИМВОЛИЗМЕ МОЛДОВЫ
- ТИАУАНАКО
- В лучах кристалла Земли
- Опыт исследования духовных ритмов истории
- Трипольская культура
- Этническое самосознание русинов севера Молдавии. Ю.В.Иванов
- Ю.В. Иванов. Толковинскй текст «ДО ВЭЫЛЭЫКОГО РАТАТА».
КОНЦЕПЦИЯ ИДЕОЛОГИИ И МИРОВОЗЗРЕНИЯ.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ, ВРЕМЕННЫЕ И ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ.
Этика Животных
- СОБАКИ И ЛОШАДИ ВМЕСТЕ ИГРАЮТ
- ИЕРАРХИЯ У КРЫС
- История слоних
- МОББИНГ В ЖИВОТНОМ МИРЕ
- ОБУЧЕНИЕ ВЫСШИХ ОБЕЗЬЯН «РАЗГОВАРИВАТЬ»
- Ломехуза или модель умирающего общества.
- Горбатые киты оказались спасителями.
- Слоны плачут?
- Собаки понимают речь
- Альтруизм и Эгоизм...
- Бабочки-вампиры
- Mетропёс
- Вид паразитизма
- Говорящий слон
- Дельфин и помощь людей.
Наука и техника
- ВЕЛИКАЯ АФРИКАНСКАЯ ЗЕЛЁНАЯ СТЕНА
- Засев облаков
- ГИПОТЕЗА ГЕИ
- КАК АУТОФАГИЯ МОЖЕТ СОХРАНИТЬ ЗДОРОВЬЕ И ПРОДЛИТЬ ЖИЗНЬ
- Духовная экономика.
- Багдиры.
- Вред маргарина и других трансжиров
- Великая Рукотворная Река
- Влияние телевизора на детей
- Биоэтанол
- Кто вредитель?
- Бессмертные омары
- Хлеб, которым нас убивают
- Озеленение крыш.
Наш дом-Земля
- ТАЙНАЯ ЖИЗНЬ ДЕРЕВЬЕВ
- А.Л. Чижевский. ГНЕВЫ СОЛНЦА
- ТРАНСГУМАНИЗМ И ЕГО СФАБРИКОВАННАЯ РОДОСЛОВНАЯ
- О ПРОЕКТЕ «НАШ МУСОР С НАМИ» ИЗ СЕЛА РЫШКОВА
- ЖИЗНЬ В СЕЛЕ.
- B. И. Вернадский. АВТОТРОФНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
- Ноосферное строительство планеты в космическом пространстве— это новая эпоха её эволюции и эволюции живого вещества.
- ДВИЖЕНИЕ МААТАИ ВАНГАРИ «ЗЕЛЁНЫЙ ПОЯС»
- Загадки ровестника динозавра
- От астрологии до космической биологии
- Человек и Лес
- Задача Конференции Мира
- Актуальность идеи Н. Ф. Фёдорова об управлении природой в современности.
- РЕЗОНАНСЫ ШУМАНА.
Светлана Галчанская
Потенциал человека
- КРАТКАЯ ИСТОРИЯ КОВИД-БЕЗУМИЯ И ПОПЫТОК СОПРОТИВЛЕНИЯ ЕМУ В МОЛДОВЕ.
- СЕМЬЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
- ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ ВАКЦИНАЦИЯ И ЕЁ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ОБЩЕСТВА
- НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК НОВОЙ ЭПОХИ.
- АЛКОГОЛЬ КАК МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ САМОУНИЧТОЖЕНИЯ
- Вопрос о пагубном влиянии телевизора, компьютера и других устройств виртуальной реальности на детей и взрослых.
- Любовь — опустевшее понятие или суровый подвиг человечества.
- Гармония через вегетарианство
- Правда о прививках
- Человек, будущее - в твоих руках
- ЙОГА. Б.Л.Смирнов.
- РОД И ИНДИВИДУУМ. «МНЕ ВСЁ ДОЗВОЛЕНО» ИЛИ «Я ОТВЕТСТВЕНЕН ЗА ЦЕЛОЕ»?
- ЭГРЫ КАК ОРГАНИЗМЫ . В.Я. Ткаченко
Роман
- Платонов А.П. ТРЕТИЙ СЫН
- А.П. ПЛАТОНОВ. ЮШКА
- Борхес Хорхе. Тайное чудо
- Андрей Платонович Платонов- НА ЗАРЕ ТУМАННОЙ ЮНОСТИ
- Андрей Платонович Платонов - " ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ"
- А.П. Платонов. ПЕСЧАНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА.
- Леонид Андреев. ПРАВИЛА ДОБРА.
- ДЕТСКИЕ СЕКРЕТЫ. Достоевский Ф. М
- СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА
Ф.М. Достоевский. - А.Ф.Лосев. ЖИЗНЬ
- «БОБОК» (Ф.М. Достоевский)
- «Сказание о Дхарме»
- «ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР»
- «Корова». Андрей Платонов
Притчи
- БУДНИ ЖИЗНИ – ЛУЧШАЯ ДУХОВНАЯ ШКОЛА
- В ЧЁМ СЕКРЕТ УСПЕХА?
- Вера матери в своё дитя.
- ДВЕ ЛЯГУШКИ
- ГРУЗ ОБИД
- Диверсия в сказке.
- Притча о зиме и жалости.
- ЛУЧШАЯ КУКУРУЗА
- ЧТО СКАЖУТ О ТЕБЕ
- Святой и змей Нагарджуна и вор
- Подъём, Познавший...
- Взгляд силы
- Как отрекаются от мира
- Вызыватель дождя
- Мудрец и сахар
Замечательные люди в Молдове.
Н.А. ДИМО — ВЫДАЮЩИЙСЯ ПОЧВОВЕД
МОЛДАВСКОЙ ЗЕМЛИ
КАРЛ ШМИДТ — НЕПОВТОРИМЫЙ ГРАДОНАЧАЛЬНИК КИШИНЁВА
Талант примара или человек славен трудом.
Наша Родина
- Ю.В. Иванов ЛЕТОПИСНЫЙ ЧЕРН — ЗАГАДКА ВЕКОВ
- Ю.В. Иванов. «КОПЫТО ТРОЯНА» В ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ МОЛДАВИИ И РУСИ
- Юрий Васильевич Иванов ЦЕРКОВЬ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА В СЕЛЕ ВАДУЛ-РАШКОВ И ЕЁ РАННЯЯ ИСТОРИЯ В ТОЛКОВИНСКИХ ТЕКСТАХ РУСИНОВ МОЛДАВИИ.
- ДРЕВНИЙ ПЕРЕСЕЧЕН: ГДЕ ОНА — МОЛДАВСКАЯ ТРОЯ?
- ДОСТОПРИМЕЧАЛЬНОСТИ САХАРНЫ
- Мощь веков
- Старооргеевское урочище
- Загадки Цыповского урочища
- Урочища и достопримечательности села Рудь.
Наш архив
НАШИ НОВОСТИ
-
Контактная информация
ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ
ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ АРХИЕПИСКОПА ЛУКИ
Глаголаше же к ним: жатва убо многа,
делателей же мало: молитеся убо Господину жатве, да изведет
делатели на жатву свою.
Евангелие от Луки 10:2
Говорят, что книги приходят в нашу жизнь не случайно, а именно тогда, когда нам нужно проработать определённую тему. Мы можем сотни раз скользить взглядом по их названию, книга может годами пылиться на полке и ждать своего часа, пока человек не откроет её и с жадностью не прочтёт именно то, что ему нужно для духовного развития. Полагаем, что сказанное верно и в отношении статей и книг, которые замышляются и создаются в глубинах нашего сознания и сердца: между замыслом и фактическим началом могут стоять годы, десятилетия, в течение которых в тайниках души проходит какая-то медленная невидимая работа, подобная прорастанию зерна, брошенного в холодную сырую землю и скупо обогреваемому мартовским солнцем, так что временами кажется, что нечего и ждать — сгнило всё. Но нет, оно живо, и вот сквозь трещинки чёрной земли появляется долгожданный зелёный росток, с каждым днём набирает силу и обещает дать отмеренный ему Богом плод. Такова судьба и данной статьи.
Об архиепископе Луке нам довелось услышать ещё лет двадцать назад. В первую очередь нас поразило это парадоксальное сочетание — хирург и священник. Поразило сочетание науки и религии, которое он не прятал, а наоборот, принципиально подчёркивал и перед кем, да ещё в какие времена! Вы можете себе представить хирурга-архиерея в эпоху гонений на церковь в СССР, который приходил на работу в рясе, переодевался в больничный халат, и сообщал пациенту, что ему необходимо отслужить молебен за здравие последнего, иначе нельзя проводить операцию? Пациент, высокопоставленный партийный работник, атеист, закрывал на это глаза, ибо верил, что кроме хирурга-архиерея помочь ему никто не сможет. Отслужив молебен, архиепископ Лука ставил йодом крест на том месте, где собирался оперировать и лихо, как опытный художник кистью, делал скальпелем широкий, но точный разрез. Картина потрясающая! Однако кроме эмоций и глубоких впечатлений для хорошей статьи необходим ещё и уровень сознания, способный охватить такую могучую личность, как архиепископ Лука. В этом году что-то подсказало нам, что время пришло.
Итак, 15 (27 по новому стилю) апреля 1877 г. в городе Керчь Таврической губернии в семье аптекаря Феликса Станиславовича Войно-Ясенецкого и Марии Дмитриевны (в девичестве Кудриной) родился четвёртый ребёнок, которого назвали Валентином. В семье родилось много детей, но до взрослого возраста дожили только пятеро, остальные умерли в младенчестве. Феликс Станиславович был католиком и происходил из древнего русского ополяченного и обедневшего рода(1). Он окончил факультет фармации и пытался открыть свою аптеку в Керчи, но не очень успешно, поэтому семья переезжала сначала в Херсон, а затем в Кишинёв, а с 1889 г. обосновались в Киеве. Отец будущего архиепископа оставил аптекарское дело и поступил работать страховым агентом в богатейшее страховое общество страны — «Надежда». Позже архиепископ Лука скажет о своём отце, что он «он был человеком удивительно чистой души, ни в чём не видевшим ничего дурного, всем доверявшим, хотя по своей должности был окружен нечестными людьми». Хотя отец был католиком и весьма набожным, регулярно посещавшим костёл, мать Мария Дмитриевна Кудрина, происходившая из харьковского мещанского рода Кудриных, была православной и воспитывала детей в православном духе. В своих воспоминаниях, которые уже ослепший архиепископ продиктовал своему секретарю на скромной даче в Алуште(2), он говорил, что мать была религиозна, подолгу молилась дома, но в церковь, по видимому, никогда не ходила(3). Она была центральной фигурой в доме, строгой, требовательной, но при этом фантастически доброй ко всем: в доме постоянно готовили еду для заключённых, а когда началась первая мировая война — для раненых. Старшая сестра будущего святителя Ольга окончила консерваторию по классу фортепьяно, но с ней случилось несчастье: потрясённая трагедией на Ходынском поле(4) она психически заболела и выбросилась из окна третьего этажа, получив тяжёлые переломы и разрывы почек, отчего потом долго болела и умерла, прожив только двадцать пять лет. Старшие братья Владимир и Павел стали юристами и не проявляли особой религиозности, хотя регулярно ходили в церковь на вынос плащаницы и на Пасху. О младшей сестре Виктории сведения очень скупы.
С детства у Валентина Феликсовича была страсть к рисованию, и одновременно с гимназией он окончил Киевскую художественную школу. Он так сильно увлёкся живописью, что после окончания гимназии решил поступать в Петербургскую академию художеств, но им овладели сомнения, поскольку он считал, что не вправе заниматься тем, что ему нравится, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей. Уже из Академии он послал родителям телеграмму о том, что он решил поступать на медицинский факультет, однако этого не случилось, так как все вакансии были заняты. Ему предложили поступить на естественный факультет, чтобы через год перевестись на медицинский, но он отказался, потому что у него было почти физическое отвращение к естественным наукам. Поэтому он поступил на юридический факультет, где в течение года с интересом изучал историю и философию права, политическую экономию и римское право. Однако через год его опять повлекло к живописи, и он поехал в Мюнхен, где поступил в частную художественную школу, но тоска по родине уже через три недели заставила его вернуться домой: он вернулся в Киев и там с группой товарищей занимался рисованием и живописью. Это был период активных творческих и духовных исканий. Будущий святитель каждый день или иногда дважды в день ездил в Киево-Печёрскую Лавру, бывал в киевских храмах и делал зарисовки молящихся там людей. В его занятиях живописью выделилось религиозное направление, и он полагал, что пойдёт по дороге Васнецова и Нестерова. Кроме занятий живописью он подолгу ходил пешком по берегу Днепра, размышляя о весьма трудных философских и богословских вопросах. В это же время Валентин Феликсович страстно увлёкся этическим учением Льва Николаевича Толстого и стал завзятым толстовцем: спал на полу на ковре, летом на даче вместе с крестьянами косил траву и рожь, не отставая от них, сторонился родных, стал вегетарианцем и ел простую крестьянскую пищу. Однако его увлечение учением Л.Н. Толстого продолжалось недолго: пока он не прочёл изданную за границей книгу писателя «В чём моя вера», которая резко оттолкнула будущего святителя издевательством над православной верой, и он сделал вывод, что Толстой еретик, весьма далёкий от подлинного христианства(5). Другим источником духовной пищи был подаренный директором гимназии при вручении аттестата зрелости Новый Завет(6). Эта книга хранилась у Валентина Феликсовича много лет, и очень многие места в ней были подчёркнуты им красным карандашом. Однако наибольшее впечатление произвёл на него отрывок, в котором Иисус, указывая ученикам на поля созревшей пшеницы, говорит им: «Жатвы много, а делателей мало. Итак, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву Свою». При прочтении этих строк у него буквально дрогнуло сердце, и он воскликнул про себя: «О Господи! Неужели у тебя мало делателей?!». Позже он понял, что этим евангельским текстом Бог первый раз призвал его работать на Своей ниве.
В неопределённости выбора дальнейшего жизненного пути прошёл целый год. Будущий архиепископ и доктор медицины, желая быть полезным для крестьян, подумывал стать фельдшером или сельским учителем и даже обратился к директору народного училища с просьбой устроить его в одну из школ, однако директор, будучи проницательным человеком, оценив народнические стремления юноши, посоветовал ему поступить на медицинский факультет, с чем тот и согласился, преодолев своё почти физическое отвращение к естественным наукам(7). Однако неожиданно для себя он чрезвычайно заинтересовался анатомией: изучал кости, лепил их из глины и рьяно препарировал трупы(8), отчего его товарищи решили, что он станет профессором анатомии, что и случилось через двадцать лет. Когда все получили дипломы, и товарищи Валентина Феликсовича спросили его, чем он будет заниматься, они были поражены, услышав, что он, учёный по призванию, намерен работать земским врачом. Валентин Феликсович обиделся на то, что они совсем не понимают и не разделяют его народнических идей, ведь целью всех его занятий медициной было желание помогать бедным людям, быть «мужицким врачом»! Однако сразу стать земским врачом выпускнику не пришлось, так как он окончил университет в конце 1903 г. перед самым началом войны с Японией. Он оказался в военно-полевом госпитале Киевского Красного Креста возле города Читы, где, не имея специальной подготовки по хирургии, сразу начал делать крупные ответственные операции на костях, суставах и на черепе с весьма хорошими результатами — несчастий не было. Здесь же в Чите он познакомился с Анной Васильевной Ланской, работавшей сестрой милосердия в Киевском военном госпитале, где её называли святой сестрой.
Занятого исключительно наукой и желанием помогать бедным людям, сторонившегося в юности общества девушек юношу, она покорила не столь своей красотой (а она была очень красива), сколько своей добротой и кротостью характера. Валентин Феликсович вспоминает, что в Чите два врача просили её руки, но она дала обет девства, желая посвятить себя помощи больным. Будучи набожной женщиной, она перед венчанием молилась перед иконой Христа, и ей показалось, что лик Спасителя отвернулся от неё, как бы укоряя её за нарушение обета, за что, как полагает архиепископ Лука, она была наказана «невыносимой патологической» ревностью. Однако биограф святителя Луки М.А. Поповский считает, что Анна Васильевна, будучи красивой и жаждущей большой любви женщиной, приняла предложение Валентина Феликсовича, увидев в нём необыкновенного человека: высокого, красивого, доброго, духовно одарённого, дарящего счастье другим людям, — и полагала, что и ей он подарит счастливую жизнь. Да, он её очень любил, был примерным семьянином, заботливым отцом и мужем, но при этом он был так занят работой и научными исследованиями, что не мог дать ей той светской радости, которую она чаяла. Можно сказать, что в некотором смысле его монашество отчасти началось уже в период семейной жизни, что, вероятно, не могло не раздражать его супругу, ревновавшую его ко всем женщинам на работе, что вызывало недоумение у окружающих, поскольку Валентин Феликсович был строг к себе и чист.
Вернувшись из Читы поближе к «цивилизации», чета Войно-Ясенецких поселилась в уездном городке Ардатов Симбирской губернии(9), где была бедная и плохо оборудованная больница, но это не смутило молодого врача, сразу же развившего там активную и успешную хирургическую дельность, что принесло ему огромную популярность: ради его операций приезжали издалека. Однако уже через несколько месяцев он выбился из сил(10), поэтому переехал в маленькую деревню Верхний Любаж Фатежского уезда, но и там к нему стали съезжаться пациенты из других уездов и губерний. Очень часто ему приходилось делать глазные операции пациентам, больным трахомой(11). Валентин Феликсович вспоминает курьёзный случай, когда молодой нищий, слепой с раннего детства, прозрел после операции, и месяца через два привёл с собой со всей округи множество других слепых, которые шли длинной вереницей, держа друг друга за палки и чая исцеления.
Чтобы читатель смог в полной мере представить себе, в каких плохих условиях приходилось работать земским врачам и какие подвиги им приходилось совершать, вкратце приведём здесь рассказ Валентина Феликсовича о своей первой трахеостомии. Когда он приехал для осмотра земской школы в одну из деревень, какая-то девочка принесла туда задыхающегося маленького ребёнка, который поперхнулся кусочком сахара. Но у будущего святителя не было необходимых инструментов и ассистентов. Был маленький перочинный ножик, немного ваты и раствора сулемы для дезинфекции. Учительница, которую Валентин Феликсович попросил помочь ему, в ужасе убежала, затем ушла и старуха-уборщица, которая вначале согласилась. Тем не менее, он сам провёл операцию, положив спелёнутого ребёнка себе на колени, сделал нужный разрез и вставил в трахею вместо трахеостомической трубки гусиное перо(12).
Трудные бытовые условия, непростые отношения с земской администрацией, которая выгнала его из уездного города Фатежа(13), привели будущего святителя к мысли о том, что ему нужно ехать в Москву за докторской диссертацией: рядового врача могут обидеть и уволить простые чиновники, но с доктором медицины будет совершенно другое обращение. Кроме того, как пишет М.А. Поповский, Валентин Феликсович своей работой земским врачом не смог подавить в себе учёного: собирал и записывал интересные случаи, написал в Любаже три статьи, которые были опубликованы в журнале «Хирургия» и «Врачебной газете» и вызвали большой интерес специалистов. Однако как перебраться в Москву с женой и с двумя детьми, из которых старшему Михаилу был год, а младшая дочь Елена только родилась? Ведь для получения докторской степени нужно потратить минимум два года! Сначала будущий святитель оставил свою семью у родных, чтобы устроиться и начать работу над докторской диссертацией, а затем они обосновались в селе Романовка Балашовского уезда Саратовской губернии. Там Валентин Феликсович проводил большую хирургическую работу в больнице на двадцать пять коек, написал отчёт о ней отдельной книжкой, а во время ежегодных отпусков с утра до вечера работал в Москве в институте профессора Рейна и профессора Карузина. В Романовке родился третий сын Алексей. К концу работы над докторской диссертацией семья перебралась в Переславль-Залеский, где Валентин Феликсович стал главным врачом и хирургом уездной больницы на пятьдесят коек(14).
Анна Васильевна Войно-Ясенецкая с дочерью Еленой и сыном Мишей
Выбор темы диссертации «Регионарная анестезия» был не случаен. Ещё в Ардатове во время операции по вине неопытной фельдшерицы от передозировки хлороформом едва не погиб пациент. Валентину Феликсовичу удалось его спасти, но после этого он стал избегать наркоза. В то время велись споры учёных и хирургов о применении общей и местной анестезии. Местная анестезия считалась тонким и опасным делом(15). Валентину Феликсовичу попалась книга австрийского хирурга Г. Брауна «Местная анестезия», которую он с жадностью прочёл и сразу же начал применять её на практике. Более того, он нашёл решение таких проблем, которые Браун считал невозможным: местную анестезию седалищного нерва, срединного нерва (для обезболивания кисти руки), а затем, после исследования трёхсот черепов — тройничного нерва (для избавления от невралгических болей). Последнюю операцию, которая продлилась всего несколько минут, Валентин Феликсович сделал и своей сестре. Поэтому, когда он, земский врач, приехал в Москву в клинику знаменитого профессора П.И. Дьяконова и тот предложил ему написать диссертацию на тему «Туберкулёз коленного сустава», Валентин Феликсович сначала ничего не сказал, прочёл всю литературу по этому вопросу, и лишь потом сообщил профессору, что предложенная тема его мало интересует и что он хотел бы написать диссертацию на свою тему. Оказалось, что профессор ничего не слышал о книге Брауна (которая ещё не была переведена на русский язык). Однако Дьяконов, в отличие от сегодняшних бюрократов, согласился и позволил «провинциалу» работать над своей темой. Работа над диссертацией растянулась не на два года, как он полагал в 1908 г., а на восемь лет, ведь он не переставал работать земским врачом, а научную работу приходилось делать по ночам и во время коротких летних отпусков(16). Докторские экзамены он сдал отлично, и на защите диссертации его оппоненты — известные в то время хирурги профессор Мартынов и профессор Карузин, на кафедре которого Валентин Феликсович изучал описательную анатомию, — дали восторженные отзывы. Профессор Мартынов сказал: «Мы привыкли к тому, что докторские диссертации обычно пишутся на заданную тему, с целью получения высших назначений по службе, и научная ценность их невелика. Но когда я читал Вашу книгу, то получил впечатление пения птицы, которая не может не петь, и высоко оценил её». Профессор Карузин, очень взволнованный, подбежал к новоиспечённому доктору медицины и, потрясая руку, усердно просил прощения за то, что не интересовался его работой на чердаке, где хранились черепа, и не подозревал, что там творится такая блестящая работа(17). За диссертацию Войно-Ясенецкому была присуждена премия Хойнацкого Варшавского университета — «за лучшие сочинения, пролагающие новый путь в медицине», но девятьсот рублей золотом ему так и не удалось получить, потому что он не мог представить в университет требуемого количества экземпляров своей книги, которая была издана малым тиражом в семьсот экземпляров и была очень быстро раскуплена в книжных магазинах, куда он ранее по неосторожности разослал её.
В Переславле-Залесском, где Войно-Ясенецкие прожили шесть лет, родился младший сын Валентин. Валентин Феликсович был так занят работой, что даже в воскресные и праздничные дни не мог уделять время семье. Утром уходил на работу, когда дети ещё спали, за обедом молчал и читал книгу, вечером удалялся в кабинет, чтобы читать и заниматься научной работой. Гости были редким явлением, прогулки в лесу — радостным событием. По той же причине занятости глава семьи не ходил в церковь и не постился. Тем более удивительным нам представляется видение, которое случилось с ним в этот период. Задумав написать работу о гнойной хирургии, которая в то время была практически неразвита, Валентин Феликсович составил план книги и написал к ней предисловие. И в этот момент у него появилась чрезвычайно странная и неотвязная мысль о том, что, когда эта книга будет написана, на ней будет стоять имя епископа. Как он сам признаётся, на тот момент быть священнослужителем, а тем более епископом ему и во сне не снилось, но, как он говорит, неведомые нам пути нашей жизни ведомы Богу ещё тогда, когда мы находимся в чреве матери(18).
В начале 1917 г. в Переславле-Залесском случилось ещё одно событие, которое изменило жизнь семьи Войно-Ясенецких. Из Крыма приехала сестра жены, у которой недавно от туберкулёза умерла маленькая дочь. Неясно, по какой причине, но она привезла с собой ватное одеяло, под которым лежала её больная дочь(19). Валентин Феликсович понял, что в этом одеяле была привезена смерть. Сестра Анны Васильевны пробыла у них две недели, и вскоре после её отъезда опытный врач обнаружил у жены явные признаки туберкулёза лёгких. Так совпало, что как раз в это время Валентин Феликсович выиграл конкурс на должность хирурга и главного врача в городской больнице в Ташкенте, поэтому он решил поехать туда вместе с семьёй(20). А времена уже были неспокойные и трудные.
В Ташкенте им выделили пятикомнатную квартиру при больнице, в которой новому главврачу нередко самому приходилось мыть полы. В 1919 г. в городе вспыхнуло контрреволюционное восстание туркменских солдат. Через весь город над самой больницей пролетали пушечные снаряды, под которыми Валентин Феликсович пробирался на работу. В это же время его чуть не расстреляли по доносу служителя больничного морга, пьяницы, лентяя и вора, которого главврач при всём своём долготерпении давно уже обещал выгнать с работы. Он привёл с улицы патруль из двух рабочих и указал на Валентина Феликсовича и его ученика-хирурга Р.А. Роттенберга. Врачей увели в железнодорожные мастерские, где происходил суд и расстрел контрреволюционеров, однако другой служащий больницы, который участвовал в суде, успел предупредить других участников об истинных причинах ареста, и их отпустили(21). Из рассказа другого врача ташкентской больницы, профессора Ошанина, мы узнаём, что в железнодорожных мастерских обоим врачам пришлось просидеть с утра до поздней ночи, хотя обычно на разбор судьбы каждого арестованного тратили не больше трёх минут. Роттенберг был напуган и часто тревожно спрашивал Валентина Феликсовича, почему их не вызывают и что это может означать, на что тот спокойно отвечал: «Вызовут, когда придёт время, сидите спокойно», — и всё время оставался совершенно невозмутимым. Их отпустили глубокой ночью в сопровождении патруля, и на следующее утро главврач уже был на работе. К нему пришли все врачи и медсёстры, чтобы увидеть чудо — из расстрельных железнодорожных мастерских вернулся живой коллега, однако Валентин Феликсович попросил не допускать никаких оваций и эмоциональных всплесков и как ни в чём не бывало приступил к операции над ожидавшим пациентом.
Однако для больной Анны Васильевны, без памяти любившей своего мужа, арест не прошёл бесследно. Зная, куда его увели, она пережила ужасные часы до его возвращения. Болезнь начала быстро прогрессировать. Последние двенадцать ночей Валентин Феликсович сидел у её смертного одра, а днём работал в больнице.
Анна Васильевна Войно-Ясенецкая в последние месяцы жизни
Она скончалась в октябре 1919 г., а Валентин Феликсович остался с четырьмя детьми, старшему из которых было двенадцать, а младшему шесть лет.
После смерти жены с сыновьями Валентином и Михаилом в Ташкенте
Через некоторое время будущий святитель Лука во время чтения одного из псалмов, понял, что строки «неплодную вселяет в дом матерью, радующеюся о детях» являются для него указанием самого Бога на его операционную сестру Софью Сергеевну Велицкую, о которой он практически ничего не знал, кроме того, что она недавно похоронила мужа и у неё не было детей. Он предложил ей поселиться у них и стать второй матерью для его детей, оставаясь при этом вне супружеских отношений. Софья Сергеевна с радостью согласилась, поскольку «издали» любила его детей и хотела им помочь. Она поселилась в одной из пяти комнат квартиры главврача и, по мнению бывших сотрудников городской больницы, спасла их от неминуемой в ту пору гибели, учитывая все те события, которые впоследствии случились с Валентином Феликсовичем. Она очень любила его детей и в доме младшего сына Валентина дожила до глубокой старости(22).
Многие из окружавших Валентина Феликсовича полагали, что именно смерть жены привела его на путь священника и монаха. Это не совсем так. Он, конечно, скорбел о её смерти, но никакого вулканического взрыва религиозности у него не произошло. Он целиком погрузился в работу, посвящая ей по шестнадцать часов в день. Нам кажется, что с приходом в его семью Софьи Сергеевны у него появилось некое подсознательное чувство «защищённости с тыла» — что бы с ним не случилось, она смогла бы позаботиться о детях, а это означало, что можно было, не оглядываясь назад, выступать на «поле духовной брани». И вскоре случилась первая битва — битва за икону. Она висела в операционной ташкентской больницы ещё с дореволюционных времён, и каждый хирург перед операцией осенял себя (возможно, часто лишь формально) крестным знамением. В двадцатых годах, после революции она уже выглядела там неуместно, поэтому после осмотра ревизионной комиссии, её попросили убрать. Тогда Валентин Феликсович заявил, что вернётся на работу только с возвращением иконы. Это уже был бунт против государственной системы. Комиссия сообщила, что церковь отделена от государства, поэтому молиться можно дома. Будущий святитель был непреклонен. Неизвестно, как долго продолжалось бы это противостояние и чем бы оно закончилось, но как раз в это время в больницу привезли жену одного высокопоставленного партийного работника, которая, несмотря на то что операция была простая, хотела оперироваться только у Войно-Ясенецкого. Валентин Феликсович сообщил, что весьма сожалеет, но по своим религиозным убеждениям не может вернуться в операционную, если там нет иконы. Тогда партийный работник дал ему честное слово, что завтра же икона будет на месте, и будущий святитель немедленно пошёл готовиться к операции. Партиец сдержал своё слово.
Осенью 1920 г. произошло два очень важных события в жизни Валентина Феликсовича. Первое из них — открытие Государственного Туркестанского университета. Профессоров и ассистентов привезли из Москвы, и только четырём местным врачам выпала честь попасть в преподавательский состав, среди которых был и наш герой, возглавивший на медицинском факультете кафедру оперативной хирургии и топографической анатомии. Его лекции всегда были переполнены студентами. Приходили и другие городские врачи(23). А время было очень и очень тревожное. Из-за голода в Поволжье массы людей устремились в Туркестан. На вокзале были больные, голодные беженцы, приходили телеги, наполненные трупами(24). По всей стране продолжались аресты и расстрелы контрреволюционеров, всех, кто мог вызвать лишь малейшее подозрение у новых властей. Православная церковь, хоть и не была категорически запрещена, не пользовалась защитой нового государства. Более того, государство поощряло глумление над священниками и религиозной службой. Так, на Пасху и Рождество компании молодых пролетарски настроенных людей, ряженых в костюмы чертей, врывались в церкви и срывали службу. Многих священников арестовывали и отправляли в ссылку. Часть священников, опасаясь за свою жизнь, сбросили с себя рясу и занялись гражданской работой. В этой обстановке в конце 1920 г. с Валентином Феликсовичем произошло второе знаменательное событие. Он узнал, что в Ташкенте есть церковное братство и начал ходить на его собрания. Участники собраний очень обрадовались, когда узнали, что к ним присоединился главный врач городской больницы. Участники собраний выступали на разные темы из священного писания и пели духовные песни. На одном из таких собраний Валентин Феликсович произнёс продолжительную и горячую речь, после чего к нему подошёл архиепископ Иннокентий и, похвалив его речь, сказал: «Доктор, вам надо быть священником!»(25). Очевидно, он лишь озвучил то, что происходило всё это время в душе будущего архиепископа, который, ни на минуту не задумываясь, ответил: «Хорошо, владыко! Буду священником, если это угодно Богу!». И уже в ближайшее воскресенье архиепископ Иннокентий посвятил его в чтеца, певца и иподьякона, а затем во время литургии в сан дьякона. Через неделю он был рукоположен в чин иерея. Посвящение в священники главврача городской больницы, университетского профессора, заведующего кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии произвело огромную сенсацию в Ташкенте. В первых числах февраля 1921 г. Валентин Феликсович пришёл в больницу в рясе священника, ничего не объясняя, прошёл в кабинет, переоделся, тщательно вымыл руки перед операцией и на обращение ассистента по имени отчеству ответил глухим голосом, что Валентина Феликсовича больше нет, а есть священник отец Валентин. Как вспоминает одна из медсестёр, в то время, когда люди боялись в анкете упоминать дедушку-священника, так как попы, помещики и белогвардейцы были врагами Советской власти, надеть рясу священника мог только человек либо безгранично смелый, либо безумец, но Войно-Ясенецкий безумцем не был. Он говорил — не коллегам, которые его не поняли бы, а позже записывавшему его воспоминания секретарю, — что он не мог молчать, что его сердце кричало при виде поругания над православной церковью и что его долг заключался в защите проповедью оскорбляемого Спасителя.
Итак, отец Валентин продолжал оставаться главным врачом городской больницы, читал лекции в университете в рясе с крестом на груди, в его квартире жила С.С. Велицкая, не приходившаяся ему женой. Таких парадоксов не знал не только Ташкент, но и любой другой город мира, и они не укладывались в голове не только у рядовых граждан, но и у коллег, и у партийных работников, которые достаточно долго недоумевали и не знали, что делать. Были, конечно, открыто высказывающие своё несогласие с тем, что священник руководит работой больницы и читает лекции, но никаких мер не предпринималось. Тем временем, о. Валентин в свой и без того сверхплотный график добавил самостоятельное изучение богословия, читал проповеди в церкви(26), проводил операции, собирал данные для своей научной работы, продолжая операции на трупах. В этот же период о. Валентину даже приходилось участвовать свидетелем и защитником по делу о так называемой халатности его подчинённых. Дежурный врач, обнаружив под повязками в ранах привезённых в городскую больницу красноармейцев личинки мух, не стал их удалять, поскольку было известно, что они способствуют скорейшему заживлению ран. Однако среди больных распространился слух о том, что врачи занимаются вредительством и скармливают пациентов червям. Врачи были арестованы, и начальник Чрезвычайной Комиссии латыш Петерс, любивший театральные эффекты и воображавший себя вершителем правосудия (в большинстве случаем его суды оканчивались расстрелом) решил сделать суд показательным. Присутствовало огромное количество людей. Однако всё пошло насмарку из-за ответов Войно-Ясенецкого. Он так внятно и аргументированно, ссылаясь на опыт западных врачей, объяснил, что личинки мух, наоборот, способствуют заживлению ран, что весь зал одобрительно загудел. На вопрос Петерса, откуда «попу и профессору» это известно, о. Валентин ответил с достоинством: «Да будет известно гражданину общественному обвинителю, что я окончил не двухлетнюю советскую фельдшерскую школу, а медицинский факультет Святого Владимира в Киеве», — что вызывало шумные аплодисменты в зале. После этого Петерс, явно сбитый с толку, задал не относящийся к делу вопрос, как «поп и профессор» может ночью молиться, а днём резать людей, на что о. Валентин невозмутимо ответил, что он режет людей ради их спасения и тут же спросил Петерса, во имя чего тот режет людей? Зал опять бурно зааплодировал, был слышен громкий хохот. Тогда Петерс задал очередной не относящийся к делу вопрос, который, по его мнению, должен был изменить настроение зала в его пользу. Он спросил «попа и профессора», как тот может верить в Бога, если он Его не видел, на что о. Валентин опять быстро и невозмутимо ответил, как фехтовальщик поразив своим выпадом противника в самое сердце: «Бога я действительно не видел, гражданин общественный обвинитель. Но я много оперировал на мозге и, открывая черепную коробку, никогда не видел там также и ума. И совести там тоже не находил». Зал потонул во всеобщем хохоте и аплодисментах. Это был полный провал обвинения. Суд всё же приговорил обвиняемых к восемнадцати месяцам заключения, но после ропота жителей города, через месяц их отпустили(27).
Епископ Лука со своей паствой в Ташкенте
Тем временем по всей стране власти задействовали различные меры для ещё большего расшатывания устоев православной церкви. В 1922 г. при активной поддержке Государственного Политического Управления (ГПУ) возникла так называемая «Живая церковь», обновленческая организация, декларировавшая широкие реформы в церковной жизни и пересмотр догматов, однако фактически она являлась инструментом ГПУ для создания раскола в православной церкви и её ослабления(28). Власти начали оказывать давление на православных священников, предлагая им перейти в обновленчество, произошло восстание священнослужителей против патриарха Тихона, и архиепископ Иннокентий, после арестов нескольких священников из Ташкента, бежал, опасаясь за свою жизнь, в Москву, а позже примкнул к «Живой церкви». Тогда о. Валентин и протоиерей Михаил Андреев взяли на себя управление всеми епархиальными делами и объединили вокруг себя оставшихся священников. Затем в Ташкент прибыл епископ Андрей и, увидев положение дел, посвятил о. Валентина в чин протоиерея, и назначил его настоятелем собора. Через некоторое время в Ташкент из Ашхабада был переведён другой ссыльный — епископ Андрей Уфимский (князь Ухтомский). Ранее он получил от патриарха Тихона право выбирать кандидатов в епископы и тайно их рукополагать. Он постриг о. Валентина в монахи, и дал ему имя апостола-евангелиста, врача и иконописца Луки. Однако для хиротонии, или обряда наречения в епископы, монах Лука должен был поехать в другой таджикский город Пенджикент, находившийся в 90 километрах от Самарканда, где жили два ссыльных епископа и могли совершить над ним это таинство(29). Для отвода глаз Войно-Ясенецкий назначил на следующий день четыре операции, а сам вечером в сопровождении одного иеромонаха, дьякона и старшего шестнадцатилетнего сына Михаила уехали вечером на поезде в Самарканд. Путь до Пенджикента был труден(30), однако всё окончилось благополучно, и на следующий день на литургии в церкви при запертых дверях была совершена хиротония.
По возвращении домой епископ Лука провёл как епископ две воскресные службы, после чего его арестовали. Четверо его детей остались на попечении Софьи Сергеевны. На допросах его расспрашивали о политических взглядах, о сотрудничестве с контрреволюционерами и однажды, когда услышали, что он всегда был демократом, прямо спросили епископа Луку, друг ли он или враг Советской власти, на что епископ Лука ответил, что он и друг, и враг. Если бы он не был бы христианином, он был бы коммунистом, но новая власть воздвигла гонения на христиан, поэтому он, конечно, не может быть её другом. Первое заключение длилось недолго, условия содержания были хорошими, о чём говорит тот факт, что в заключении он продолжил работать над своей книгой «Очерки гнойной хирургии», для чего он обратился к начальнику тюрьмы с просьбой дать ему возможность закончить последнюю главу первого выпуска, на что тот согласился и любезно предоставил заключённому возможность писать в его личном кабинете после окончания работы. Вскоре выпуск был закончен, и на заглавном листе автор написал: «Епископ Лука. Профессор Войно-Ясенецкий. Очерки гнойной хирургии». Так сбылось видение, которое случилось с ним несколько лет в Переславле-Залесском. После освобождения из ташкентской тюрьмы епископу Луке было предписано ехать в Москву в ГПУ. Узнав об этом все прихожане собора ночью пришли в квартиру главврача, чтобы проститься с ним, а на следующий день при отправлении поезда произошла двадцатиминутная задержка: толпа народа легла на рельсы, желая удержать епископа Луку в Ташкенте, но, конечно, это было невозможно.
В Москве после первой явки в ГПУ он не был арестован и свободно жил неделю, и даже встречался с патриархом Тихоном. После вторичной явки его поместили в Бутырскую тюрьму, а затем вместе с уголовными арестантами погнали через всю Москву в Таганскую тюрьму. Уголовники относились к епископу Луке с уважением, особенно после того, как он отдал подаренный ему полушубок замерзавшему юноше-заключённому.
В тюрьме епископ Лука болел тяжёлым гриппом, а потом заметил у себя одышку — первый признак миокардита, ставшего следствием возвратного тифа, которым он переболел в Ташкенте. Затем в начале зимы 1923 г. его поездом отправили в первую ссылку в город Енисейск, расположенный в трёхстах двадцати километрах к северу от Красноярска. В Енисейске епископ Лука вместе с другими священниками, не уклонившимся в обновленчество, по воскресеньям и праздничным дням служили литургию. В то же время он приступил к хирургической практике в городской больнице, что сразу произвело сенсацию в городе, особенно после того, как он сделал экстракцию врождённой катаракты трём слепым мальчикам и сделал их зрячими. Желающих попасть к нему на приём было так много, что сразу же нужно было ввести запись больных, которая растянулась на несколько месяцев. Через некоторое время епископа Луку отправили дальше в назначенное место ссылки, в деревню Хая на реке Чуне, притоке Ангары. И там, в абсолютно невообразимых условиях, Войно-Ясенецкий продолжал оказывать помощь больным. Он рассказывает, как однажды в одиночку в нежилой избе на лавке произвёл одному старику успешную операцию по удалению катаракты.
Через некоторое время его снова вернули в Енисейск, чтобы оправить вместе с ссыльными социал-революционерами в Туруханский край, где в своё время отбывал ссылку Сталин. В Туруханске его сразу же поместили в квартире врача больницы, который незадолго до этого вынужден был из-за болезни уехать в Красноярск. В больнице оставался фельдшер и молодая девушка, только что окончившая фельдшерскую школу. С этими двумя помощниками профессор делал сложнейшие операции, которые могли бы сделать честь любому столичному хирургу. Приходило очень много больных трахомой тунгусов, которые после операции становились зрячими. В Туруханске был «обновленческий» священник, которого епископ Лука вместе со всей паствой вернул к истинному православию, за что туруханские крестьяне были ему очень благодарны и привозили в монастырь, где проходили службы, на устланных коврами санях. К нему приходили за благословением прямо в больницу, и он никогда не отказывал. Всё это вызвало возмущение местных властей, из-за чего его выслали к северному полярному кругу. Сопровождавший его милиционер-комсомолец, питавший симпатию и уважение к ссыльному, решил оставить его в станке Плахино, поскольку там были более подходящие для жизни условия. Местные жители сразу же договорись, как они будут помогать ссыльному епископу: мужики приносить дрова, одна женщина стирать, а другая готовить. В его избе на полу лежал снег, вместо вторых рам были снаружи приморожены плоские льдины, вблизи нар стояла железная печурка, которая не могла обогреть всю комнату, и утром вода в ведре покрывалась коркой льда. В Плахине такие сильные морозы, что там не живут вороны и воробьи, которые могут замерзнуть на лету и камнем упасть на землю. Там епископу Луке пришлось прожить несколько месяцев, после чего пришло письмо из Туруханского ГПУ, в котором ему вежливо предлагалось вернуться в Туруханск. Епископ Лука недоумевал, в чём причина такого решения, но, когда он вернулся, выяснилось, что после смерти крестьянина, которому в больнице не могли оказать нужную помощь, толпа туруханцев решила устроить погром ГПУ и сельсовета, что сильно напугало местные власти. Епископ Лука был возвращён, и ещё восемь месяцев продолжать работать в больнице и проводить службы в церкви.
Несмотря на то, что приблизился конец ссылки, епископа Луку не вызывали в ГПУ для получения документов. Он волновался, потому что уходили пароходы, увозившие его товарищей по ссылке, у которых также вышел срок. Он не знал, что было получено предписание задержать его ещё на год. Однако когда уходил последний пароход, через строки Псалтири(31) епископ Лука, как он сам рассказывает, получил указание от Бога об уготованном ему светлом архиерейском пути, вместо поездки в грязной барже. Сразу же пришло успокоение и уверенность. И вот через три месяца епископа Луку вынуждены были отпустить в Красноярск, так как у него обнаружилась маленькая варикозная язва голени. Енисей замёрз в хаотичном нагромождении льдин. Крестьяне соорудили для него крытый возок на санях. На протяжении всего пути в селениях, где были приписные церкви, его встречали колокольным звоном, а он служил молебны и проповедовал. На других санях ехал ссыльный эсер Чудинов. Дорога заняла полтора месяца. За день в среднем проезжали сорок вёрст. Мороз был такой, что даже в кроличьих рукавицах обжигал руки. Однажды им пришлось перепрыгнуть на санях через трещину в Енисее шириной больше метра. Ямщики велели Чудинову и епископу Луке держаться покрепче, нахлестали лошадей и наорали на них, и лошади перескочили полынью вместе санями. В Красноярске помощник начальника ГПУ после допроса сообщил епископу Луке, что он может ехать, куда хочет, даже в Ташкент, чем очень удивил нашего героя. В Ташкент он возвратился через город Черкассы Киевской области, где жили его родители и старший брат Владимир. Встреча родителей с сыном, профессором хирургии, ставшим епископом, была трогательна. Они с любовью целовали руку сына-епископа и со слезами слушали его панихиду над могилой его старшей сестры Ольги. В конце января 1926 г. он вернулся в Ташкент.
К тому времени в Ташкент уже вернулся разделявший с ним тяготы тюремного заключения в Москве и ссылки в Енисейск протоиерей Михаил Андреев. Он захотел, чтобы епископ Лука освятил Сергиевский храм в Ташкенте после служившего там епископа, перешедшего в обновленчество. После отказа епископа Луки он вышел из его подчинения и начал служить у себя на дому для небольшой группы единомышленников, а затем через письма к патриаршему местоблюстителю митрополиту Сергию, к которому он даже специально ездил, очернил Войно-Ясенецкого и восстановил против него митрополита, который быстро, один за другим прислал три указа о его переводе в другие далёкие от Ташкента города(32). Очевидно, ни Михаила Андреева, ни митрополита Сергия не заботило то, что у епископа Луки в Ташкенте были дети. По совету жившего тогда в Ташкенте друга семьи митрополита Новгородского Арсения епископ Лука подал заявление на увольнение на покой, хотя первоначальным его желанием было безропотно подчиниться(33). В 1927 г. его уволили, но он продолжал посещать Сергиевский храм вместе с митрополитом Арсением. В больницу епископа Луку не взяли, и он принимал пациентов на дому.
В 1930 г., узнав о намерении властей разрушить Сергиевский храм, епископ Лука, видя, как оскверняются и разрушаются и другие храмы(34), задумал сжечь себя вместе с ним, чтобы, как он полагал, «устрашить и вразумить врагов Божиих»(35). Однако закрытие храма было отложено, а его арестовали. Формальным поводом для ареста послужила данная им записка молодой жене престарелого университетского физиолога И.П. Михайловского, покончившего жизнь самоубийством из-за семейного скандала. Михайловский сначала немного помешался после смерти своего юного сына, которого он мумифицировал и намеревался оживить благодаря переливанию крови. Он помешался ещё больше, когда, оставив первую жену, женился на женщине, которая была намного моложе его и пыталась благодаря этому браку скрыть свою внебрачную беременность. После самоубийства мужа, эта женщина прибежала к епископу Луке с просьбой дать ей записку от том, что покойный был психически нездоров, чтобы её мужа похоронили по церковному обряду. Епископ Лука, который принимал разных людей для духовных бесед и помощи советом, согласился(36) дать такую записку священнику ташкентской церкви, после чего самоубийцу похоронили. За эту записку и уцепилось следствие, которому вместо самоубийства мерещилось убийство советского профессора религиозной фанатичкой по наущению епископа, поэтому епископ Лука был арестован и допрошен(37). Допрос ничего не дал, но епископа Луку долго держали в тюрьме. Протестуя, он объявлял голодовку, из-за которой появилась рвота кровью и слабость сердца. Ему дали обещание, что его выпустят, если он прекратит голодовку, поскольку не могли допустить такого скандала, как смерть известного профессора от истощения в тюремной камере. Обещание дал высокопоставленный чекист, но епископа Луку не освободили, и он возобновил голодовку. Тогда сказали, что из Москвы пришло решение о его деле, но ему сообщат о нём только после прекращения голодовки(38). Епископа Луку отправили в ссылку в Архангельск, где врачи(39) и почему-то даже местный епископ встретили его недружелюбно. Власти всё же позволили ему принимать больных амбулаторно.
Поселился епископ Лука в доме, как потом выяснилось, народной целительницы В.М. Вальневой. Когда профессор понял, чем занимается хозяйка его дома, он сначала был раздосадован и захотел съехать, но затем заинтересовался, потому что мази, которые использовала знахарка для лечения гнойных отёков, фурункулов и других воспалений, давали поразительный эффект. В их состав входила земля, стерилизованная в горячей печи, а потом на морозе, свежая сметана, мёд и какие-то травы. Знахарка называла эту мазь катаплазмой. Удивлённый профессор сам убеждался, как после двух трёх повязок в одних случаях гнойники, которые он сам бы удалил только хирургическим путём, почему-то рассасываются, а в других, наоборот, быстро вскрываются. Мёд, травы — их действие понятно. Но как действует земля? Из литературы по этому вопросу, которую прислали ему родственники, он узнал, что в почве есть вещества аналогичные половым гормонам, которые при добавлении в рацион молодых животных резко повышают их рост. Гормоны выдерживают температуру до 120 градусов, при которой большинство других бактерий погибают. Тогда Войно-Ясенецкий убедил власти пригласить В.М. Вальневу в поликлинику, чтобы изучать действие катаплазм. В ту эпоху, когда не было антибиотиков и других эффективных антисептических средств, это было поразительным явлением, иной формой гнойной терапии, поэтому Войно-Ясенецкий с большим энтузиазмом взялся за изучение этого метода. Он даже написал письмо в Наркомздрав СССР о проекте крупного научно-исследовательского института гнойной хирургии и терапии, но ответа не получил(40).
Из Архангельска его вызвали в Москву, где особоуполномоченный ГПУ вёл с ним искушающие беседы, всячески превознося его как учёного и хирурга и предлагая ему хирургическую кафедру в Москве. Это совпало с желанием самого Войно-Ясенецкого продолжить работу по хирургии и над своей книгой, поэтому он написал заявление патриаршему местоблюстителю Сергию c просьбой предоставить ему возможность работать по хирургии, поскольку он ранее как архиерей был уволен на покой, однако при этом он заявил, что никогда не откажется от своего сана. Позже он назовёт этот поступок тягчайшим грехом, за который Бог покарал его(41). Его не только не освободили от ссылки, но ещё прибавили полгода. В конце 1933 года он вернулся в Москву, где в канцелярии митрополита Сергия ему предложили занять одну из архиерейских кафедр, на что он почему-то ответил отказом, после чего отправился в Министерство Здравоохранения, чтобы обсудить с наркомом здравоохранения возможность открыть специальный исследовательский институт по гнойной хирургии. Его принял заместитель наркома, обещал поговорить об этом с директором института экспериментальной медицины Фёдоровым, но Фёдоров отказался предоставить епископу заведование научно-исследовательским институтом, что епископ Лука позже назовёт Божьим спасением. Находясь в растерянности, как сбившийся с пути, по совету одного из архиереев он поехал в Крым, затем вернулся в Архангельск, а через три месяца, опомнившись, вернулся в Ташкент, где жили его дети. В Ташкенте он не мог долго оставаться, поскольку как епископ мешал митрополиту Арсению, хотя они и дружили. Епископ Лука с горечью вспоминает о себе, что он опустился до такой степени, что надел гражданскую одежду и в Министерстве Здравоохранения получил должность в больнице города Андижан, расположенного на расстоянии более трёхсот километров от Ташкента. С той же горечью он сообщает нам, что и там благодать Божия оставила его: его операции часто были неудачны, а он часто выступал в неподобающей для епископа роли лектора о злокачественных заболеваниях.
В это время епископ Лука заболел тропической лихорадкой паппатачи, которая осложнилась отслойкой сетчатки левого глаза. Он вернулся в Ташкент, где ему поручили заведовать небольшим отделением по гнойной хирургии. Через некоторое время он поехал в Москву на операцию по закреплению сетчатки глаза и восстановлению зрения. Первая операция не удалась. После второй операции случилось несколько мистических событий, которые епископ Лука истолковал как Божье предупреждение и предзнаменование. Лёжа в больнице с завязанными после операции глазами, он увидел потрясший его до глубины души сон. Ему приснилось, что в маленькой пустой церкви в алтаре на престоле лежит голый человеческий труп, по бокам и позади престола стоят врачи и студенты и курят папиросы, а сам он — епископ — читает им лекции по анатомии на трупе. Возле алтаря у стены также находилась рака какого-то преподобного. Вдруг крышка с раки упала, а преподобный сел, повернулся к нему и посмотрел на него с прямым укором. Тогда епископ Лука в ужасе проснулся. Смысл сна был вполне прозрачен — его сознанию представлялось, что его научная работа бесцеремонно и цинично вторгается в святая святых духа, она несовместима с его чином епископа, — но и это его не образумило. Тогда случилось ещё одно событие. Старший сын Михаил в железнодорожной катастрофе получил несколько ранений и тяжелейший перелом ноги. Епископ Лука покинул глазное отделение раньше срока, надеясь помочь сыну, однако не смог этого сделать, и при этом навредил себе: он полностью ослеп на прооперированный глаз. Приблизительно в это же время попал в психиатрическую лечебницу с тяжелейшим нервным срывом второй сын Алексей
.
Вернувшись в Ташкент, епископ Лука продолжил работу в хирургическом отделении скорой помощи и в такой тяжелейшей психологической атмосфере, мучимый необходимостью выбора между наукой и епископской работой(42), в конце 1934 г. подготовил к печати и издал «Очерки гнойной хирургии» — книгу, которую он ждал уже более десяти лет. Позже он получил за неё Сталинскую премию. Эта монография, по мнению специалистов, была и поныне остаётся одним из самых блестящих произведений хирургической мысли(43). Однако современники монографию «не заметили», так как автор был политически неблагонадёжен. Его завистники из президиума Хирургического общества во главе с профессором И.И. Орловым(44), используя административные рычаги сначала не давали возможности вернувшемуся из ссылки «попу» работать, а затем пытались замолчать выход в свет его книги. Однако ситуация резко изменилась, когда Войно-Ясенецкого вызвали в столицу Таджикистана Сталинабад (Душанбе), чтобы спасти личного секретаря Ленина, управляющего делами Совета Народных Комиссаров В. Горбунова. После неудачной операции по удалению аппендикса ему занесли анаэробную бактерию в кишечник, которая вызывала гангрену клетчатки. Войно-Ясенецкий всего лишь на несколько часов опередил необратимый процесс, разрезав пациента почти пополам, широко раскрыв операционную рану и впустив воздух в брюшную полость, что вместе с подоспевшей сывороткой, которою он ещё до операции попросил доставить, уничтожило инфекцию. После этой операции местные чиновники даже попытались переманить ташкентского профессора в Таджикистан, предложив ему должность главного хирурга в республике, но епископ Лука сказал, что, хотя ему всё там нравится, он не может переехать, так как в столице нет церкви. Если они построят скромную церковь, даже без росписи и богатой лепки, он согласен. В этом ответе не было ни намёка на ультиматум, а лишь простая констатация факта: в Ташкенте церковь есть, а в Сталинабаде нет, а без церкви он не может трудиться и жить в другом городе. Конечно, члены правительства не могли выполнить это условие, поэтому епископ Лука вернулся в Ташкент, где отношение к нему явно переменилось. В 1936 г. Наркомздрав Узбекистана утвердил его в учёной степени доктора медицинских наук без защиты диссертации. Его жизнь в Ташкенте наладилась, старшие дети обзавелись семьями, а младший Валентин заканчивал медицинский факультет в Ташкенте. Войно-Ясенецкий смог купить небольшой дом, где зажил с младшим сыном. В отдельном флигеле жила Софья Сергеевна Велицкая, которая продолжала работать в больнице, а хозяйство вели две пожилые сестры-монашки, приехавшие с ним ещё из ссылки в Енисейск.
В 1937 г. начался страшный для всей страны и для православной Церкви период — период власти Н.И. Ежова как генерального комиссара госбезопасности, во время которого были арестованы, расстреляны или отправлены в ссылку более миллиона человек. Арестовали и епископа Луку. Его жестоко допрашивали, применяя в том числе так называемый допрос конвейером, во время которого допрашивавшие чекисты сменяли друг друга и тем самым не давали спать арестованному. У епископа Луки были жуткие галлюцинации: то ему казалось, что по комнате бегают жёлтые цыплята и он их ловит, то он чувствовал, как под его рубахой на спине извиваются змеи. Один из таких допросов длился тринадцать суток, после чего его обессиленного приволокли в камеру. В знак протеста он голодал, но следователи практически не обращали на это внимания. От него требовали подписать обвинение в шпионаже в пользу Ватикана, и однажды он решил обмануть следователей. Он сказал, что прекращает голодовку и подпишет все обвинения, за исключением обвинения в убийстве Сталина, если ему принесут обед. Он планировал перерезать себе височную артерию столовым ножом, зная, что в условиях ГПУ такое кровотечение остановить не удастся, для чего его должны были отвезти в больницу, что вызвало бы большой скандал в Ташкенте. Нож был тупой, и опытный хирург понял, что им не удастся перерезать височную артерию, тогда он, быстро отбежав от сидевшего на другом конце стола чекиста, начал пилить себе горло ножом, но и этого ему не удалось сделать, потому что чекист бросился к нему, вырвал нож и ударил его кулаком в грудь. После этого епископа Луку отвели в другую комнату и предложили поспать на голом столе с пачкой газет вместо подушки. Несмотря на пережитое потрясение, измученный конвейерным допросом, он заснул, а когда проснулся, его уже ждал начальник секретного отдела, требуя подписать составленное им обвинение в шпионаже, на что епископ Лука только посмеялся в ответ.
Его перевели в центральную областную тюрьму, где он пробыл около двух лет в очень тяжёлых условиях. Среди тех трёхсот «преступников», кто находился с ним в камере, оказался двоюродный брат афганского эмира Амманулы-хана(45) Муххамад Раим, ставший в СССР Раимом Омаровичем Мухаммадом, с которым епископ Лука провёл, можно сказать, бок о бок время заключения, обсуждая с ним их положение, а также различные религиозные и философские вопросы(46). В камере были и белые генералы, и генералы нового времени, партийные секретари и члены ЦК. Раим Омарович с почтительным удивлением рассказывает, что епископ Лука был со всеми ровен, сдержан, был готов любому оказать медицинскую помощь и поделиться пайкой хлеба. Его все уважали, и даже начальство освобождало его от мытья сортиров и выноса параши. Епископ Лука много рассказывал своему тюремному товарищу о своих скитаниях, ссылках в Енисейск и в Архангельск, о своей книге «Очерки гнойной хирургии». Раим Омарович помнит, как епископу Луке выдали по его требованию чернила и перо и как он написал письмо наркому обороны К.Е. Ворошилову о своей книге, которая необходима родине не только в мирное время, но ещё больше в случае войны. Ещё он вспоминает, что каждый раз, когда епископ Лука неизменно дважды в день, оборотясь на восток и став на колени, молился, среди заключённых воцарялась тишина, и мусульмане и даже неверующие начинали переговариваться шёпотом и заканчивали ссоры. При раздаче утренней пайки (ломоть хлеба), за которую другие заключённые могли даже драться, епископ Лука сидел в стороне и о чём-то думал, и ему часто давали даже самый лучший кусок. Позже, когда в 1939 г. после ухода Ежова начались послабления и были разрешены передачи, он всё до крохи раздавал своим сокамерникам.
В марте 1940 г. епископа Луку отправили в ссылку, на этот раз в село Большая Мурта в ста километрах от Красноярска. Ему разрешили работать в районной больнице. Он сразу начал широко оперировать, однако и чиновники, и начальство относились к нему с подозрением и опаской(47). Поселили его в крохотной комнатушке рядом с кухней, но при этом он плохо питался(48), и повариха, жалея его, всегда норовила принести ему что-нибудь поесть. Главный врач больницы завидовал своему коллеге, а его жена, заведовавшая стационаром, самовольничала в отсутствие мужа, в результате чего один из прооперированных Войно-Ясенецким партийных работников умер, так как она распорядилась снять ему швы раньше времени. Появились слухи, что ссыльный хирург намеренно погубил пациента, но приехавшая комиссия установила истинную причину, однако жену главврача не наказали, так как она была молодым кадром. Тем не менее, Войно-Ясенецкий высказал ей в глаза всё, что он думает о её врачебной компетенции, и потребовал, чтобы духу её не было в хирургическом отделении. Ввиду явного отсутствия совести, она поехала в райком жаловаться на него, но там знали, что Войно-Ясенецкого очень ценят как консультанта работники красноярского НКВД, поэтому жалоба осталась без внимания. Тогда жена заведующего использовала уже свои методы, чтобы как-нибудь досаждать ему. Но епископ Лука не обращал на это внимания: он много работал в больнице, а по ночам продолжал писать следующие разделы «Очерков», просил родных прислать ему необходимые материалы и англо-русский словарь для работы с литературой на английском языке. И вот осенью 1940 г. ему разрешили приехать в Томск для работы в медицинской библиотеке(49). За два месяца Войно-Ясенецкий прочёл всю новейшую литературу по гнойной хирургии на немецком, французском и английском языках и сделал большие выписки.
Когда началась война, Войно-Ясенецкий предложил властям свою помощь(50) в лечении раненых солдат и офицеров. 30 сентября 1941 г. главный хирург Красноярского эвакуационного госпиталя прилетел в Большую Мурту на самолёте, Войно-Ясенецкий быстро собрался, и они улетели в Красноярск, где он был назначен консультантом всех госпиталей Красноярского края и должен был организовать научную работу всех врачей и летать по всем госпиталям. Однако в первый год он по-прежнему оставался ссыльным, и у него появился другой враг из начальства — заведующая областным отделом здравоохранения, дама властная, постоянно кричавшая на подчинённых, Екатерина Астафьева (по прозвищу Екатерина Великая). Войно-Ясенецкий всегда держался с достоинством и выполнял свою работу безукоризненно, и у неё не было формальных поводов к нему придраться, поэтому она решила помешать выходу его книги «Очерки гнойной хирургии», и каждый раз, когда в Красноярском партийном комитете решался вопрос об издании этого труда, она пугала коллег последствиями подобной «помощи» ссыльному епископу. Поэтому до конца войны «Очерки» так и не вышли(51). Епископ Лука не догадывался о том, кто мешает выпуску его труда. Он по-прежнему бедствовал, и его тайком «подкармливали» больничные санитарки, потому что у него не было времени ходить в город, чтобы отоваривать свои продуктовые карточки, а в больничной столовой ему питаться не полагалось. Его одежда обветшала, но он как будто этого не замечал. В одном из писем того времени он признался родным, что «полюбил страдание, так удивительно очищающее душу»(52). Однако молодые хирурги, в отличие от начальства боготворили Войно-Ясенецкого, ибо никто не мог так оперировать и никто, кроме него, не мог передать им эти ценнейшие знания(53). Красноярский эвакогоспиталь был самым дальним госпиталем тыла, и раненые часто прибывали в запущенном состоянии. Войно-Ясенецкий в своём рвении спасти как можно больше людей посылал врачей забирать из прибывших на санитарных поездах тех раненых, кого из-за сильных осложнений большинство других хирургов считало обречёнными. Многих из них он спас, а часть из них даже вернулась в строй(54).
В мае 1942 г. начинает меняться отношение начальства. Епископу Луке выделили квартиру, позаботились о его одежде, он стал лучше питаться, его стали приглашать на различные торжественные мероприятия. Он был полон оптимизма, и, как предполагает его биограф, ему, наверное, сообщили о тех переменах, которые ждали нашу страну в в 1943 г., а именно об изменении отношения властей к церкви(55). В письме своему сыну он сообщает, что в предместье Красноярска открылась маленькая церковь, а его назначили Архиепископом Красноярским. Уже после первой службы в церкви его духовное и физическое состояние значительно улучшились, у него даже прошла неврастения, из-за которой невропатологи назначили ему полный отдых на две недели(56). Однако епископа Луку удручало то, что его родные не разделяли его восторга по поводу изменения отношения властей к нему как к священнику и к церкви вообще. Его дети, на которых общество поставило клеймо детей священнослужителя, долгие годы испытывали из-за этого различные трудности: в учёбе, в получении научных степеней, хорошей работы и т.д., — поэтому их пугала мысль возврата этих времён, что они и высказывали своему отцу в ответных письмах. Старший сын вообще прямо заявлял, что не верит в Бога. Это больше всего огорчало епископа Луку. Он писал: «До сих пор я молился усердно об исцелении Вали, а теперь и о тебе. Но поперёк молитвы стоят три твоих страшных слова [“Я не верю”.–Ред.]. Всем сердцем прошу тебя: читай Евангелие и молись Богу… О, если бы ты знал, как туп и ограничен атеизм, как живо и реально общение с Богом любящих его»(57).
В феврале 1944 г. архиепископа Луку перевели в Тамбов, где он должен был заведовать 150 госпиталями, в каждом из которых было от пятисот до тысячи коек. Нужно было восстанавливать Тамбовский храм, находившийся в большом запустении. После окончании войны в 1945 г. архиепископа Луку наградили медалью за «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», однако он был раздосадован ничтожностью награды, считая что такие награды дают уборщицам, а архиерею полагается орден(58), и на церемонии награждения в Тамбове сказал, что мог бы спасти гораздо больше людей, если бы его не таскали по ссылкам, что было настоящим скандалом. В 1946 г. профессору Войно-Ясенецкому была присуждена Сталинская премия первой степени в размере двухсот тысяч рублей за научную разработку новых хирургических методов лечения гнойных заболеваний и ранений, изложенных в научных трудах «Очерки гнойной хирургии» (1943 г.) и «Поздние резекции при инфицировании огнестрельных ранений суставов» (1944 г.). Войно-Ясенецкий написал письмо Сталину с просьбой направить 130 000 рублей из этой премии «на помощь сиротам, жертвам фашистских извергов». Сталин ответил благодарностью. Архиепископа Луку начали всячески превозносить, его книги называли классическими, однако вскоре начали появляться признаки отхода властей от политики поддержки церкви, что также сказалось на отношении партийцев к нему. Архиепископу Луке запретили выступать перед научной аудиторией в церковном облачении. Войно-Ясенецкий, несмотря на своё внешнее спокойствие, кротость и смирение(59), продолжал оставаться бунтарём и из-за своей критики был неугоден как властям, так и сотрудничавшей с властями верхушке духовенства(60). По указанию председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпова новый патриарх Алексий I перевёл архиепископа Луку в Симферополь, что было равносильно ссылке, так как после войны Крым был разорён и в нём царил голод, но главное архиепископа Луку отрывали от детей, московских библиотек и клиник, от издательства и Патриархии. Прихожане в Тамбове взбунтовались, послали делегата в Москву, но Алексий I оставил приказ в силе, объяснив это Божьим повелением.
Жилище архиепископа Луки в Симферополе было в ужасном состоянии, на всём втором этаже, где он жил вместе с несколькими другими посторонними семьями, не было уборной, у единственного крана на этаже по утрам постоянно была очередь, в городе — голод и дорогие продукты, но он не унывал, и даже позволил двоим своим племянницам с семьями приехать к нему жить, так как они находились в большой нужде. Он получал архиерейское жалование в десять тысяч рублей, но сам он скромно одевался(61), мало ел, а деньги давал нуждавшимся(62), приехавшей родне и отправлял детям и другим корреспондентам в ответ на их просьбу. Каждый день в архиерейской кухне готовился обед для нищих на 15-20 человек, на который приходило очень много голодных детей, одиноких старых женщин, бедняков. Во всём этом бардаке архиепископ Лука смог навести порядок и придерживаться строго режима дня, под который подстраивались все окружавшие его(63).
Владыка Лука (в центре) после богослужения в одном из храмов Крыма
Крымские храмы были в плачевном состоянии. Предшественник архиепископа не сильно заботился об отборе священников по нравственным качествам, и в церковь, которая после новой политики властей превратилось в сытое место, потянулись многие проходимцы. Они чувствовали себя маленькими царьками и не хотели мириться с посягательством на их «законные права». Многие из них — бывшие бухгалтера, неудавшиеся педагоги, демобилизованные офицеры — часто несколько иначе представляли себе образ советского священнослужителя, в которого они перевоплотились: некоторые из них не только пили спиртное, но и курили, носили гражданскую одежду в общественных местах, брили бороду и коротко стриглись. Это глубоко возмущало архиепископа Луку, и на некоторых них он налагал епитимьи, отстраняя от службы в храме на три месяца, а некоторых и вовсе лишал сана. Кроме этого, появилась другая беда. КГБ начали хитростью закрывать храмы, сославшись на принятый закон, согласно которому церковь подлежит закрытию, если в ней шесть месяцев нет священника. Однако архиепископ Лука начал сопротивляться и, как военный стратег(64), начал посылать своих священников туда, где возникала опасность закрытия храма, что, конечно, не могло вызвать особой радости у его подопечных, вынужденных менять богатые приходы на заброшенные деревни и расставаться с семьёй. Тогда он решил привлечь священников из других областей страны, но милиция не захотела прописывать приезжих. Биограф архиепископа Луки пишет, что он вёл войну на четырёх фронтах: воевал с безнравственными священниками, атаковал маловерных мирян, развернул сражение с уполномоченным Совета по делам Православной Церкви и даже выступил против самого патриарха Алексия I, регулярно отправляя ему письма с критикой существующего положения дел в церкви вообще.
Что касается медицины, то с подачи властей администрация Симферопольского медицинского института не захотела допускать к лекциям архиерея в рясе, поэтому Войно-Ясенецкий ограничился лишь бесплатным приёмом пациентов на дому, которые хлынули к нему рекой. Однако в 1955 г. архиепископ Лука полностью ослеп и оставил приём больных, но, тем не менее, продолжал проводить архиерейские службы, оставаясь верным своему слову: «Я принял как Божию волю быть мне слепым до смерти, и принял спокойно, даже с благодарностью Богу. Слепота не помешает мне оставаться до смерти на своем посту». А времена для церкви наступали тяжёлые. В 1954 г. из 58 церквей в Крыму осталось 49. В 1956 г. по приказу Хрущёва была закрыта главная святыня русского православия — Киево-Печёрская Лавра, а другие православные храмы уничтожались или занимались под склады или другие помещения. В 1960 г. Совет по делам Православной Церкви представил Св. Синоду проект церковно-приходской реформы. Отныне священник переставал быть главой прихода. Храм, его имущество и все права передавались в ведение так называемой «двадцатки» — двадцати человекам, назначаемым районными или городскими властями. На патриарха надавили из Совета по делам Православной Церкви, но созвать Поместный собор для утверждения этого проекта патриарх не решился, так как Собор мог взбунтоваться. Архиереев просто вызывали телеграммами, не известив заранее о причине, и по приезде поставили их перед фактом необходимости принять проект. Архиепископ Лука направил свой протест в Москву и отказался признать эту реформу. Но уже не было сил бороться: ему было уже 83 года. Он стал сильно уставать от служб, проповедей, епархиальных дел и разговоров с посетителями. Последнюю свою литургии он совершил на Рождество, а последнюю проповедь в Прощёное воскресенье.
Владыка Лука окончательно потерял зрение и мог передвигаться только с помощью близких
11 июня 1961 года в праздник всех Святых, в земле Русской просиявших, в 6.45 утра архиепископ Лука тихо, лишь несколько раз напряжённо вздохнув, ушёл в другой мир. Известие об его уходе быстро облетело город. Панихиды следовали одна за другой, дом до отказа наполнился людьми, приехавшими из разных далёких мест, о его кончине говорили по всему городу, и даже далёкие от Церкви люди понимали, что ушёл незаурядный человек. Власти хотели запретить траурную процессию и провозить тело по главной улице Симферополя, так как городское движение застопорилось бы, поэтому выделили тридцать автобусов, чтобы отвезти желающих проститься со святителем Лукой на кладбище. Однако люди не хотели в них садиться: тесным кольцом окружив катафалк, они вцепились в него руками. В конце концов, процессия двинулась, но автобусы и катафалк ехали со скоростью, с которой шли пожилые женщины, не побоявшиеся угроз ареста. От Собора до кладбища было три километра, и это была настоящая демонстрация. До самого кладбища люди посыпали путь розами. Так проводили в последний путь архиепископа Луку.
Что касается литературного наследия архиепископа Луки, то за тридцать восемь лет его священства он произнес 1250 проповедей, из которых не менее 750 были записаны и составили двенадцать толстых томов машинописи(65). Они получили высокую оценку современных богословов и до сих пор не утратили своей ценности. Кроме того, он написал двухтомный трактат «Дух, душа и тело» (Том 1) и «Наука и Религия» (Том 2). К сожалению, формат журнальный статьи (который мы и так превысили) не позволяет нам подробнее разобрать его сочинения. Скажем лишь, что в своём двухтомном трактате он пытается с научной точки зрения обосновать такие понятия, как душа и дух. Сердце он называет органом общения человека с Богом, а дух — могучим субстратом памяти, в котором навеки отпечатываются все наши психофизические акты. Для духа нет никаких норм времени и не нужна никакая причинная связь воспроизведения в памяти пережитого. Войно-Ясенецкий был убеждён в бессмертии духа, поскольку иначе, полагал он, нельзя было бы осуществить заповедь «Будьте совершенны, как совершенен Отец ваш Небесный», и через ссылки на Священное Писания он доказывал, что людям дана эта возможность.
Как завершить статью об этом удивительном человеке? Когда осознаёшь, через какие страдания и испытания он прошёл, до конца жизни сохранив бодрость духа и трезвый ум, какую огромную работу он проделал благодаря своему упорству и вере, скольким людям он помог и спас от смерти, то понимаешь, что твоё уныние и малодушие, вызванные какими-то мелочами жизни, абсолютно неуместны и вызывают только чувство глубокого стыда, однако такое сопоставление всё же действует отрезвляюще и ободряюще. Захотелось побывать у него на могиле в Симферополе, поклониться, поблагодарить за проделанный труд, образцовый жизненный путь и огонь духа, который он нёс и продолжает нести людям, и сказать: «Как много Вы сделали на ниве Господней!(66)»
Редакция журнала «Общее Дело»
13 мая 2024 г.
Сноски:
1. В течение почти двух столетий мы находим имена Войно-Ясенецких среди придворных польских и литовских властителей, на высоких военных и административных должностях.
2.Позже эти вспоминания были изданы как автобиография архиепископа Луки под названием «Я полюбил страдания». Эта книга была также замечательно озвучена, и мы настоятельно рекомендуем её нашим читателям. URL:http://www.youtube.com/watch?v=-139mLSc7Ig
3.Автор биографии архиепископа Луки М. А. Поповский сообщает нам причину, оттолкнувшую Марию Дмитриевну от церкви, но не оттолкнувшую её от религии вообще. После смерти старшей дочери, как положено по обряду, она принесла в храм блюдо с кутьёй и серебряные ложечки. Когда литургия кончилась, она заглянула в алтарь и обомлела: два священника ссорились из-за её кутьи. «Всё мое, всё мое», — твердил один. «Не отдам!» — вырывал блюдо другой. Поповский М.А. Жизнь и житие святителя Луки Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга. СПб.: Сатисъ; Держава, 2002. — С. 51.
4.По случаю коронации Николая II были объявлены торжества, на которых раздавали бесплатную еду. В какой-то момент из-за пущенного слуха возникла паника и давка, погибло более 1300 человек и около 1500 получили увечья. Несмотря на увещевания некоторых приближённых, в том числе двоюродного дяди Николая II — Великого князя Николая Михайловича, считавшего, что кровь погибших мужчин, женщин и детей останется неизгладимым пятном на царствовании, если молодой царь будет плясать, когда его погибших верноподданных везут в морг, — Николай II не отменил праздничные мероприятия, что вызвало серьёзные возмущения в обществе.
5.Отказавшись от толстовского понимания христианства, Валентин Феликсович, тем не менее, не отказался от его народнических идей и, в частности, от вегетарианства, хотя позже и ел рыбу (в пост отказывался и от неё). Учитывая условия, в которых ему довелось побывать, находясь в ссылке на дальнем Севере, это удивительно.
6.Такой подарок получали все выпускники гимназии как напутствие в жизнь.
7.Святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Я полюбил страдание. Минск. Терирем. 2017. С.14.
8.Святитель Лука полагал, что при этом произошла интересная эволюция его способностей: его любовь к художественной форме перешла в любовь к анатомии, и из неудавшегося художника он стал художником в анатомии и хирургии.
9.Ныне находится в Мордовии.
10. Одна из черт Войно-Ясенецкого: он не мог размеренно работать, и, если нужно было помогать людям, он делал это из последних сил
11.Инфекционное заболевание, вызываемое хламидиями и возникающее в плохих санитарных условиях. Приводит к поражению глаз и к полной слепоте. Первоначальные эпидемии в России в середине XIX-го века были ужасны по своим последствиям. Даже сейчас эта болезнь представляет собой проблему общественного здравоохранения и в 42 странах является причиной слепоты или нарушения зрения примерно у 1,9 млн человек.
12.К сожалению, операция не помогла, так как кусочек сахара застрял гораздо ниже, по-видимому, в бронхах. Каким мужеством нужно обладать, чтобы вот так, без наркоза, без инструментов, без ассистентов проводить операции на детях, чтобы спасти их жизнь, а затем, если операция не помогла, принять это и продолжать работу?!
13.Земская управа сначала «повысила» его, переведя в уездный город Фатеж, но после того, как Валентин Феликсович однажды отказался бросить свои дела и немедленно поехать к заболевшему исправнику, его уволили, что обернулось скандалом, поскольку один из вылеченных им слепых в базарный день влез на бочку и произнёс зажигательную речь, после чего толпа людей под его предводительством пошла громить управу. В итоге «виновнику» скандала пришлось уехать из Фатежа.
14.М.А. Поповский пишет, что о профессионализме и усердии работы земских врачей и Войно-Ясенецкого в частности говорят цифры и характер операций. В Переславле-Залесском в 1971 г. (на момент написания книги) десять хирургов (разной специализации) делали полторы тысячи операций в год, а один Валентин Феликсович в 1913 г. делал тысячу операций.
15.Так, российский хирург С.П. Фёдоров на одном из публичных заседаний, посвящённых этому вопросу, привёл следующую немецкую пословицу: «Врач говорит: “Но ведь совсем не больно”. Больной кричит: “Ай! Караул, с меня довольно”. См. Поповский М.А. указ. соч. С. 76.
16.Для работы над диссертацией и её защиты ему нужно было также выучить французский язык
17.Святитель Лука (Войно-Ясенецкий). Указ. соч. С. 21.
18.У святителя Луки к концу жизни развился дар предвидения, и он смог предсказать многие события из жизни своих близких. Кроме того, будучи уже слепым, он мог безошибочно поставить диагноз пациенту, который позже подтверждали его коллеги-врачи.
19.Этот поступок можно трактовать либо как крайнюю глупость из-за неспособности трезво размышлять от пережитого горя, либо как умышленное вредительство: как можно ехать в гости к семье с маленькими детьми, зная, что эта болезнь заразная, а тем более брать с собой вещь, в которой эта зараза может остаться?
20.В то время считалось, что жаркий сухой климат способствует выздоровлению от туберкулёза.
21.По другой версии Войно-Ясенецкого увидел там партийный работник, который знал главврача в лицо и очень удивился тому, что его арестовали. А сколько людей за это время погибло вот так, по доносу, по ненависти, из-за личной неприязни?! Сколько погибает сейчас в разных локальных конфликтах на почве расовой, клановой или религиозной ненависти? Откуда это зло в людях? Наш технический прогресс с каждым днём ускоряется, особенно в создании разного рода безделушек для развлечений (смартфоны и т.п.), роботов, орудий уничтожения, а вот наша духовная природа как будто не изменилась за две тысячи лет. Всё также в братоубийственных войнах льётся кровь. Если кто-нибудь когда-нибудь задумает писать продолжение романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита», он может в качестве места приезда Воланда и проведения очередного сеанса «разоблачения чёрной магии» выбрать Киев (в котором, кстати, писатель провел детство и юность) и связать события столетней давности (захват Киева атаманом С.В. Петлюрой) и сегодняшнюю гражданскую войну на Украине. В киевском сеансе разоблачения Воланд, как и на московском, скажет: «Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж.… обыкновенные люди... в общем, напоминают прежних…, национальный вопрос только испортил их...».
22. Разумеется, уже то, что главный врач Ташкентской больницы сразу же после смерти жены привёл в дом другую женщину, не могло не вызвать массу грязных слухов, которые ещё более размножились после того, как Валентин Феликсович через два года стал отцом Валентином.
23.Его и без того загруженный график работы уплотнился до немыслимого предела. Он умудрялся проводить несколько операций в день, два раза обходить больных, а вечером тщательно готовился к лекциям, без атласов, по памяти рисуя необходимые для них иллюстрации частей тела.
24.Войно-Ясенецкий воспользовался этой возможностью и стал проводить операции на трупах, много работая по ночам, и собирая материал для своей будущей книги «Очерки гнойной хирургии». Для подготовки трупа к операции будущий архиепископ собственноручно очищал его от вшей и нечистот, из-за чего в итоге заразился тяжёлой формой возвратного тифа, но, как он сообщает нам сам, по милости Божьей болезнь ограничилась лишь одним тяжёлым приступом и вторым незначительным.
25.М.А. Поповский пишет, что у архиепископа Иннокентия были вполне прагматические причины сделать такое предложение Войно-Ясенецкому, ведь многие священники покидали церковь, и заполучить такую крупную фигуру в качестве союзника было весьма неплохо. Сам архиепископ Иннокентий не отличался большой смелостью, и вскоре после посвящения Валентина Феликсовича бежал из Ташкента, опасаясь репрессий, а затем и вовсе примкнул к обновленческой церкви.
26.Архиепископ Иннокентий, распознав в нём дар проповедника, сказал ему словами Апостола Павла: «Ваше дело не крестити, а благовестити», и поручил ему как четвёртому священнику церкви только читать проповеди.
27. О. Валентин имел возможность до этого упражняться в публичных диспутах на тему религии с отрёкшимся от Бога бывшим протоиереем Ломакиным, который возглавил антирелигиозную пропаганду в Средней Азии. В течение двух лет при множестве слушателей он разбивал в пух и прах своего оппонента, который, в конце концов, отказался вести публичные дебаты с «профессором». Однажды, когда Ломакин не знал заранее, кто будет его оппонентом, он просто ушёл со сцены, увидев своего непреклонного и неуязвимого противника. Умение в споре найти нужный аргумент и поразить им оппонента, которым владел святитель Лука, по нашему мнению, было приобретено им благодаря своей хирургической практике и способности оставаться невозмутимым в любой ситуации. Его коллеги рассказывали, как во время одной из операций он допустил ошибку и поранил скальпелем поверхностную вену. Послышался шум засасываемого в порез воздуха, отчего все присутствующие похолодели, так как воздух в кровеносном сосуде означает почти верную смерть. У Войно-Ясенецкого не было никаких признаков паники, ни один мускул не дрогнул на его лице даже тогда, когда волна пузырьков поползла вверх по вене к внутренним органам. Одним движением он перерезал яремную вену, выпустил воздух и молча зашил разрез. Другая история, из которой мы узнаём о его невозмутимости, рассказана его коллегой из Ташкента профессором Ошаниным, к которому Валентин Феликсович обратился с просьбой проверить подаренный ему одним из пациентов револьвер, поскольку Ошанин утверждал, что был на войне и имеет опыт обращения с огнестрельным оружием. Ошанин несколько раз вытянул затвор, потряс браунинг, вывалив патроны, но один всё же остался внутри. Полагая, что браунинг не заряжен, он направил револьвер чуть выше сидевшего у стены Валентина Феликсовича и нажал на курок. Пуля рикошетом отлетела от стены, пролетела мимо затылка Войно-Ясенецкого и лба стрелявшего, ударилась о противоположную стену и упала на пол. Ошанин был в ужасе, а Валентин Феликсович сидел совершенно невозмутимо. Через несколько секунд он встал, собрал все патроны, обойму и револьвер, и, направляясь к двери, даже не обвиняя, а просто констатируя факт, сказал коллеге: «Зачем вы говорите, что знаете это оружие? Никогда не следует говорить, что вы знаете, если вы что-нибудь знаете понаслышке». Поповский М.А. Указ. соч. С.98
28.Идея создания подобного движения принадлежит Л.Д. Троцкому. 30 марта 1922 года он написал программную записку, в которой говорилось о необходимости содействия «реформации» в Церкви «под советским знаменем», чтобы с помощью «сменовеховского» духовенства «повалить контрреволюционную часть церковников», а затем, «не давая сменовеховским вождям очухаться», превратить их начинание в «выкидыш». URL: httpsru.wikipedia.org/wiki/Живая_церковь
29.Когда это случилось, Валентину Феликсовичу было 46 лет и у него было четверо детей. Принятие монашества не вносило ничего нового в его жизнь, так как он и до этого жил, как монах, отрёкшийся от земных радостей, однако сан епископа неминуемо означал арест. Ему напоминали об этом друзья, Софья Сергеевна Велицкая со слезами просила его не делать этого, но он оставался непреклонен.
30.Трудно было найти извозчика, потому что все опасались нападения басмачей.
31.Вразумлю тя, и наставлю тя на путь сей, в онь же пойдеши: утвержу на тя очи мои. Не будите яко конь и меск, имже несть разума: броздами и уздою челюсти их востягнеши, не приближающихся к тебе. Псалтирь 31:8
32.Сначала в город Рыльск Курской области викарием (не имеющим своей епархии епископом и помогающим другому епископу), затем викарием в город Елец Орловской области, а затем в город Ижевск (2,6 тыс. км от Ташкента) епархиальным епископом.
33. Епископ Лука считает, что это было началом его греховного пути, и Бог наказал его за это решение различными страданиями
34. В начале февраля 1930 г. папа Римский Пий XI осудил аресты епископов, священников и верующих в СССР, что было воспринято руководством страны как вмешательство во внутренние дела и ультиматум. В ответ на это по стране прокатилась вторая антирелигиозная волна: огромное количество клеветнических статей в газетах, выселение священников и их семей из государственных квартир и домов, аресты. При этом митрополит Сергий в интервью иностранным и советским журналистам заявил, что Русская Православная Церковь работает без всякого притеснения, а священникам приказывал возглашать специальную молитву во здравие правительства. Поповский М.А. Указ. соч. С. 248.
35.Епископ Лука вслед за Иоанном Златоустом полагал, что Бог не только «дела приемлет», но и «намерения целует», поэтому за это намерение принять мученическую смерть ради веры Он простил многие его прегрешения.
36.Несмотря на свой дар предвидения, епископ Лука очень часто доверял людям, обманывавшим его, унаследовав, как нам кажется, эту черту от своего отца.
37.Из этого допроса мы узнаём очень ценную для нас информацию об отношении епископа Луки к некоторым церковным канонам, а именно к отпеванию самоубийц. На вопрос следователя, считает ли он это возможным, епископ Лука дал положительный ответ и пояснил, что, по его мнению, некоторые церковные каноны являются устаревшими и их нужно пересмотреть.
38. В тюремной больнице епископ Лука написал три письма в ОГПУ. В первом он просил назначить ему в качестве места ссылки Киргизский край, чтобы он мог там применять свои знания врача и хирурга для пользы страны; во втором просил отпустить его в Персию, если он не нужен своей стране; в третьем просил дать ему возможность и дальше служить своей стране, создав специальную клинику гнойной хирургии. В итоге его всё-таки отправили на север.
39.Видя некачественную работу хирургов местной больницы, Войно-Ясенецкий амбулаторно проводил радикальные операции над приходившими к нему пациентами, после чего больничные врачи пожаловались на него заведующему областным здравотделом, который, узнав от них, что операции проходят благополучно, без осложнений, оставил эти жалобы без внимания.
40.В 1934 г., когда епископ Лука получил гонорар за выход своей книги «Очерки гнойной хирургии», он вызвал В.М. Вальневу из Архангельска в Ташкент, чтобы в больнице продолжить опыты над катаплазмами. К удивлению многих изначально скептически настроенных врачей, катаплазмы показывали поразительные результаты.
41.Он говорил, что Бог, желая удержать его от этого шага, дал ему знак в виде крушения поезда, на котором ехал его старший сын Михаил.
42.Ещё будучи в Москве в 1933 г., присутствуя на одной из служб, епископ Лука воспринял обращение Христа к Петру — «паси овцы моя» — как прямое указание ему продолжать своё епископское служение, но сразу не последовал ему и отказался от предложенной епископской кафедры, и мысль о том, что он предпочёл ей работу по хирургии, преследовала его все эти годы. В своих покаянных молитвах епископ Лука усердно просил Бога прощения за продолжение этой работы, и однажды он услышал «голос из неземного мира», который сказал, чтобы он в этом не каялся. Тогда епископ Лука понял, что его книга «Очерки гнойной хирургии» была угодна Богу, так как благодаря ей были спасены тысячи и десятки тысяч людей, и при этом она в огромной степени увеличила силу его исповедания имени Христова в разгар антирелигиозной пропаганды.
43.Заслуженный врач СССР Б.Л. Осоповат, проработавший в хирургическом отделении Боткинской больницы пятьдесят лет, сказал: «Пожалуй, нет другой такой книги, которая была бы написана с таким литературным мастерством, с таким знанием хирургического дела, с такой любовью к страдающему человеку». Поповский М.А. Указ.соч. С. 292.
44.Когда к Войно-Ясенецкому поступали больные из клиники И.И. Орлова в запущенном состоянии и плохо прооперированные, он, обычно спокойный, выходил из себя и, негодуя на некомпетентность коллеги, говорил: «Какое невежество допустить больного до такого состояния! Зачем он столько времени держал больного, если не может справиться, не способен оперировать? Ох, уж этот Ванька Орлов!». Там же. С. 295.
45.Он был первым из глав зарубежных стран, кто признал СССР.
46.Будучи мусульманином, он очень уважительно относился к православной вере, поскольку в исламе Иисус Христос (Исса Христос) является одним из семи главных святых.
47. Излишнее уважение и почтительность могли навлечь на них подозрение в симпатии к ссыльному.
48.Местный печник, которого Войно-Ясенецкий спас от верной смерти после прободения язвы желудка, сообщает, что епископ Лука жил бедно, недоедал, но каждое утро ходил в берёзовую рощу молиться перед складной иконой, которую он приносил с собой и ставил на пенёк. Местную церковь взорвали ещё в 1936 г., и начальство косо смотрело на публичное проявление религиозности, поэтому его жалобу на местных мальчишек, которые нарочно гадили там, где он молился, оставили без внимания. Кто знает, не делалось ли это с указания или поощрения взрослых?
49. Епископ Лука объяснял это тем, что до маршала Ворошилова дошло его письмо.
50. Позиция Войно-Ясенецкого в отношении врагов ясна из написанных им чуть позже нескольких журнальных статей о германских фашистах, в которых он заявлял, что Бог благословляет борьбу советского народа против них. Лука критикует сотрудничество с фашистами Папы Пия XII, и считает, ссылаясь на Священное Писание, что те, кто планировал истребление целых народов, не заслуживают помилования, а заслуживают казни.
51.Каким словом можно назвать таких «людей», из-за подлости и вредительства которых эта книга вовремя не попала в руки нуждавшихся в ней хирургов, благодаря ей сумевших бы спасти тысячи и десятки тысяч людей!
52.Так называется и его автобиография «Я полюбил страдание».
53. Кроме этого, он учил медицинский персонал «человеческой хирургии»: как бы вступать с каждым пациентом в личные отношения. Он помнил всех пациентов по фамилии и держал в памяти все подробности операции и послеоперационного периода. Он радовался выздоровлению пациентов и тяжело переживал неудачу. Такую «душевную роскошь» редко можно встретить среди хирургов. Наоборот, часто из-за своей работы становятся весьма циничными. Однако верующий хирург или врач воспринимает свою работу как служение и каждого пациента как ближнего из евангельской притчи о добром самаритянине.
54. Епископ Лука вспоминает, что раненые офицеры и солдаты его очень любили, и, когда он утром делал обход, радостно приветствовали его, а те, которых он «забрал» от других хирургов с ранениями больших суставов, салютовали ему высоко поднятыми прямыми ногами.
55.4 сентября 1943 г. Сталин принял в Кремле местоблюстителя митрополита Сергия, и на этой встрече были обговорены вопросы сотрудничества правительства и церкви, восстановления храмов, издания богослужебной и религиозной литературы, в том числе «Журнала Московской Патриархии». Однако Сталин сказал, что при правительстве будет создан Совет по делам Русской Православной Церкви, который возглавит Г.Г. Карпов, начальник того самого отдела НКВД, который до этого арестовывал и расстреливал священников. Впоследствии Карпов будет давать указания патриархам о том, какую политику должны будут проводить священнослужители. Через четыре дня после встречи в Москве состоялся собор епископов, которых привезли на самолётах, и митрополит Сергий был избран патриархом. Собор также избрал Священный Синод из шести человек. Одним из них был архиепископ Красноярский Лука. Архиепископа Луку даже попросили дать интервью для западных журналистов, в котором он совершенно искренне говорил о нравственных идеях революции, социализма, о наступившей свободе исповедования религии в СССР. Он заявил, что социализм уничтожил экономическую основу зла, в то время как христианство стремится искоренить зло в человеческом сердце, поэтому они вполне гармонично дополняют друг друга. Многие историки склоняются к мысли о том, что Сталин использовал церковь для подъёма морального духа страны, для создания мессианского образа великой державы, борющейся со злом, и стоящего во главе великого вождя. После окончания Великой Отечественной Войны программа по восстановлению церквей и поддержки религиозного духа народов СССР, к сожалению, была свёрнута (последний приказ об открытии православных храмов был дан в 1947 г.), а после смерти Сталина Н.С. Хрущёв ещё с большим рвением взялся за уничтожение церквей
56.Напомним читателю, что епископу Луке было уже шестьдесят шесть лет, но он продолжал активно работать и делал по три-четыре операции в день.
57.Там же. С. 379.
58. Архиепископ Лука всегда говорил, что всё, что он делает и награды, которые он получает, служат не его прославлению, а прославлению Церкви.
59. М.А. Поповский сообщает нам, что мнения о характере Войно-Ясенецкого были противоречивы: одни из его респондентов называли его заносчивым и высокомерным, неуравновешенным, а другие — смиренным, спокойным, готовым помочь любому. Очевидно, Войно-Ясенецкий был и тем, и другим в зависимости от того, каким был сам человек по отношению к Богу и к любимой нашим героем медицине. Поясним сказанное несколькими примерами. Войно-Ясенецкий яростно набрасывается на врача, которая, полагая, что больной и так был обречён, не в должной мере выполнила предписанные процедуры, со словами: «Вы не имели никакого права останавливать борьбу за жизнь больного!». Он по малейшему поводу увольняет подчинённых за непрофессионализм. Он говорит коллеге, написавшему доклад, что переделать его нельзя: «Доклад должен блистать, как бриллиант. Ваш не блистает». Он отказывает в помощи мужику, засорившему глаз при развале церкви, со словами: «Иди, я тебя лечить не стану. Тебя Бог наказал». Как воспринимают такую критику самолюбивые люди с завышенным чувством самооценки? Для них Войно-Ясенецкий высокомерен и заносчив, ибо так они видят его со своего уровня развития. А вот примеры смирения. Будучи архиепископом Тамбовским, он однажды после службы темпераментно и несколько раз объяснял одному из упрямых прихожан, который читал на клиросе часы, как произносятся некоторые церковнославянские выражения и, по-видимому, задел его богослужебной книгой, а тот посчитал, что архиепископ ударил его, и демонстративно перестал посещать церковь. Тогда глава Тамбовской епархии, надев крест и панагию, через весь город отправился к обиженному просить прощения, но тот его не принял! Тогда архиепископ ещё раз пошёл к нему и снова не получил прощения. И только перед отъездом из Тамбова в Крым, когда весь город не хотел расставаться с владыкой, «обиженный» «простил» его. А вот ещё один пример из Тамбова. Немка-лютеранка, обращённая архиепископом в православие и ставшая его ревностной прихожанкой, оказалась уязвлена словами из его проповеди о природной жестокости немцев, объяснявшей все учинённые ими на войне зверства. Немка подошла к архиепископу после службы и сказала ему наедине, что не все немцы такие. Во время следующей проповеди, архиепископ заявил, что в своей предыдущей проповеди, говоря о немцах, он допустил ошибку и впредь будет более тщательно продумывать свою речь.
60. После смерти патриарха Сергия единственным кандидатом был Алексий I, которого власти просто, без выборов, хотели назначить на освободившееся место, однако архиепископ Лука напомнил, что существует другая процедура, выработанная на Первом Поместном Соборе Православной Церкви, согласно которой кандидат выбирается по жребию, и назвал эти выборы неканоническими и незаконными. Далее, когда в Москве должен был состояться Поместный Собор, собравший 41 архиерея и епископа, 126 представителей приходского духовенства, гостей и представителей из других церквей (грузинской, румынской, иерусалимской, сербской, константинопольской), архиепископ Лука накануне отравился и не смог приехать на него, что, по мнению М.А. Поповского, произошло из-за нежелания властей допустить его на это мероприятие.
62.Каждый месяц по спискам нуждавшихся отправляли по тридцать-сорок почтовых денежных переводов.
63.Его день был расписан до минуты. В семь утра он будил всю свою семью звоном колокольчика, долго и педантично чистил зубы, дотошно, как хирург мыл руки — каждый палец. Затем физическая зарядка (архиепископу, который стоит на службе по пять-шесть часов нужно быть бодрым). С восьми до одиннадцати ранняя обедня и ежедневная проповедь. Далее вегетарианский завтрак, за которым секретарь ежедневно читала две главы из Ветхого и две главы из Нового Завета. Потом епархиальные дела: почта, приём духовенства, делопроизводство, чтение прессы и книг до обеда. После обеда отдых. Затем с четырёх до пяти приём больных. Под вечер небольшая прогулка по бульвару, во время которой его часто сопровождали его внучатые племянники, которым он рассказывал главы из Священного Писания. По возвращении снова кабинетная работа до одиннадцати вечера: подготовка проповедей, письма, медицинские атласы.
64.Чтобы у читателя не создалось впечатления, что Войно-Ясенецкий был типичным диссидентом, скажем, что у него в комнате и в Красноярске, и в Тамбове, и в Крыму висел портрет Сталина, и, зная характер архиепископа, мы с уверенностью можем сказать, что это делалось не для отвода глаз. Архиепископ, в отличие от своего народнического учителя Л. Н.Толстого (он отверг его как еретика, но не как моралиста), который видел основу общества в семье и общине, считал основой общества государство и его систему. Он по-христиански простил всех своих мучителей, забыл о конвейере и ссылках ради того идеального проекта социализма и христианства, к которому, как ему, так и многим казалось, страна устремилась в 1943 г., и по своей наивности (доходящей до упрямства) он полагал, что действия местных властей послевоенного периода противоречат этой программе и что он в силах что-то изменить. Этим объясняются его многочисленные просоветские проповеди.
65. М.А. Поповский находил его самиздатовские, переписанные на машинке проповеди в разных уголках СССР.
66.У переводчика древнеиндийского эпоса «Махабхарата» академика-нейрохирурга Б.Л Смирнова есть замечательная молитва, которая как нельзя лучше подходит для иллюстрации значения таких духовных фигур, как архиепископ Лука, прошедших сложный тернистый путь страданий. Приведём отрывок из неё: «Хвала вам души чистые, по стопам Христовым идущие, не убоявшиеся истязаний и смерти мученической! Слава вам, жизнь свою за веру святую положившие, утверждая бессмертие и власть духа человеческого! В дни борений, в годину слабости сомнения и уныния к вам возносится сердце, на вас с упованием взирают очи, у вас ищет ответа смятенный дух. Благословен труд ваш на ниве Господней!».