Проект "БУДУЩЕЕ ШКОЛ МОЛДОВЫ"
ЖУРНАЛ «ОБЩЕЕ ДЕЛО»
Жизнь Замечательных Людей
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И УЧЕНИЕ Г.С. СКОВОРОДЫ
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ДЖОРДАНО БРУНО.
- ЖИЗНЬ И УЧЕНИЕ РАМАКРИШНЫ.
- ГЕОРГИЙ ФРАНЦИСК СКОРИНА
- ЖИЗНЬ М.В. ЛОМОНОСОВА
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ П.А. КРОПОТКИНА
- ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ И.П. ПАВЛОВА
- ЖИЗНЬ СЕРАФИМА САРОВСКОГО.
- Николай Федорович Федоров
- Борис Леонидович Смирнов
- ЖИЗНЬ СВАМИ ВИВЕКАНАНДЫ
Культура и Духовность
- ОТЦОВСТВО И ВОСПИТАНИЕ
ДЕТЕЙ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ - Мирча ЭЛИАДЕ. МИФОЛОГИИ СМЕРТИ: ВВЕДЕНИЕ
- «ГАРРИ ПОТТЕР»:
ДЕТСКОЕ ПОСОБИЕ ПО ОККУЛЬТИЗМУ - ВОПРОС О ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ СОВРЕМЕННОГО ЧЕЛОВЕКА
- М. Элиаде. СВЯЩЕННОЕ ВРЕМЯ И МИФЫ
- ВОПРОС О ЗНАЧЕНИИ ШКОЛ В ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА И О ПОСЛЕДСТВИЯХ ТАК НАЗЫВАЕМОЙ «ОПТИМИЗАЦИИ» ШКОЛ
- РАССРЕДОТОЧЕННЫЕ ОРГАНИЗМЫ
- Ранние представления о солнечном божестве
в толковинской мифологии русинов Молдавии - Вопрос о самобытности и исконности русской культуры
- «МАХАБХАРАТА» — памятник древней Индии
- Итоги тысячелетий духовных устремлений человека
- Культура древности и современность. Б.Л.Смирнов
- Древнерусский бог ТРОЯН и его чудесная история в толковинских текстах русинов Молдавии*. Ю.В. Иванов
- О БЛОКИРОВАНИИ ОТРИЦАТЕЛЬНЫХ ПРОГРАММ В ЛИТЕРАТУРЕ, ИСКУССТВЕ И СМИ
История-Археология-Этногенез
- СВЕТЛАНА ЖАРНИКОВА: МЫ КТО В ЭТОЙ СТАРОЙ ЕВРОПЕ?
- ПАСХАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ Н.Ф. ФЁДОРОВА
- ЧУВСТВЕННОЕ ВОСПРИЯТИЕ И МИСТИЧЕСКИЕ ПЕРЕЖИВАНИЯ У ПРИМИТИВНЫХ ЛЮДЕЙ
- Н.Ф. Фёдоров. ГОРИЗОНТАЛЬНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ И ВЕРТИКАЛЬНОЕ — СМЕРТЬ И ЖИЗНЬ
- МОЛДАВСКАЯ ТРАДИЦИЯ ВСЕМ МИРОМ ЧИСТИТЬ КОЛОДЦЫ КАК ОБЩЕЕ ДЕЛО
- РАЗМЫШЛЕНИЕ О САКРАЛЬНОМ СИМВОЛИЗМЕ МОЛДОВЫ
- ТИАУАНАКО
- В лучах кристалла Земли
- Опыт исследования духовных ритмов истории
- Трипольская культура
- Этническое самосознание русинов севера Молдавии. Ю.В.Иванов
- Ю.В. Иванов. Толковинскй текст «ДО ВЭЫЛЭЫКОГО РАТАТА».
КОНЦЕПЦИЯ ИДЕОЛОГИИ И МИРОВОЗЗРЕНИЯ.
МИФОЛОГИЧЕСКИЕ, ВРЕМЕННЫЕ И ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ.
Этика Животных
- ИЕРАРХИЯ У КРЫС
- История слоних
- МОББИНГ В ЖИВОТНОМ МИРЕ
- ОБУЧЕНИЕ ВЫСШИХ ОБЕЗЬЯН «РАЗГОВАРИВАТЬ»
- Ломехуза или модель умирающего общества.
- Горбатые киты оказались спасителями.
- Слоны плачут?
- Собаки понимают речь
- Альтруизм и Эгоизм...
- Бабочки-вампиры
- Mетропёс
- Вид паразитизма
- Говорящий слон
- Дельфин и помощь людей.
Наука и техника
- АЛКОГОЛЬ НЕОБРАТИМО ИЗМЕНИЛ МОЗГ У МЫШЕЙ
- Засев облаков
- ГИПОТЕЗА ГЕИ
- КАК АУТОФАГИЯ МОЖЕТ СОХРАНИТЬ ЗДОРОВЬЕ И ПРОДЛИТЬ ЖИЗНЬ
- Духовная экономика.
- Багдиры.
- Вред маргарина и других трансжиров
- Великая Рукотворная Река
- Влияние телевизора на детей
- Биоэтанол
- Кто вредитель?
- Бессмертные омары
- Хлеб, которым нас убивают
- Озеленение крыш.
Наш дом-Земля
- А.Л. Чижевский. ГНЕВЫ СОЛНЦА
- ТРАНСГУМАНИЗМ И ЕГО СФАБРИКОВАННАЯ РОДОСЛОВНАЯ
- О ПРОЕКТЕ «НАШ МУСОР С НАМИ» ИЗ СЕЛА РЫШКОВА
- ЖИЗНЬ В СЕЛЕ.
- B. И. Вернадский. АВТОТРОФНОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
- Ноосферное строительство планеты в космическом пространстве— это новая эпоха её эволюции и эволюции живого вещества.
- ДВИЖЕНИЕ МААТАИ ВАНГАРИ «ЗЕЛЁНЫЙ ПОЯС»
- Загадки ровестника динозавра
- От астрологии до космической биологии
- Человек и Лес
- Задача Конференции Мира
- Актуальность идеи Н. Ф. Фёдорова об управлении природой в современности.
- РЕЗОНАНСЫ ШУМАНА.
Светлана Галчанская
Потенциал человека
- КРАТКАЯ ИСТОРИЯ КОВИД-БЕЗУМИЯ И ПОПЫТОК СОПРОТИВЛЕНИЯ ЕМУ В МОЛДОВЕ.
- СЕМЬЯ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ
- ОБЯЗАТЕЛЬНАЯ ВАКЦИНАЦИЯ И ЕЁ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ОБЩЕСТВА
- НОВЫЙ ЧЕЛОВЕК НОВОЙ ЭПОХИ.
- АЛКОГОЛЬ КАК МНОГОФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ САМОУНИЧТОЖЕНИЯ
- Вопрос о пагубном влиянии телевизора, компьютера и других устройств виртуальной реальности на детей и взрослых.
- Любовь — опустевшее понятие или суровый подвиг человечества.
- Гармония через вегетарианство
- Правда о прививках
- Человек, будущее - в твоих руках
- ЙОГА. Б.Л.Смирнов.
- РОД И ИНДИВИДУУМ. «МНЕ ВСЁ ДОЗВОЛЕНО» ИЛИ «Я ОТВЕТСТВЕНЕН ЗА ЦЕЛОЕ»?
- ЭГРЫ КАК ОРГАНИЗМЫ . В.Я. Ткаченко
Роман
- А.П. ПЛАТОНОВ. ЮШКА
- Борхес Хорхе. Тайное чудо
- Андрей Платонович Платонов- НА ЗАРЕ ТУМАННОЙ ЮНОСТИ
- Андрей Платонович Платонов - " ВЗЫСКАНИЕ ПОГИБШИХ"
- А.П. Платонов. ПЕСЧАНАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА.
- Леонид Андреев. ПРАВИЛА ДОБРА.
- ДЕТСКИЕ СЕКРЕТЫ. Достоевский Ф. М
- СОН СМЕШНОГО ЧЕЛОВЕКА
Ф.М. Достоевский. - А.Ф.Лосев. ЖИЗНЬ
- «БОБОК» (Ф.М. Достоевский)
- «Сказание о Дхарме»
- «ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР»
- «Корова». Андрей Платонов
Притчи
- В ЧЁМ СЕКРЕТ УСПЕХА?
- Вера матери в своё дитя.
- ДВЕ ЛЯГУШКИ
- ГРУЗ ОБИД
- Диверсия в сказке.
- Притча о зиме и жалости.
- ЛУЧШАЯ КУКУРУЗА
- ЧТО СКАЖУТ О ТЕБЕ
- Святой и змей Нагарджуна и вор
- Подъём, Познавший...
- Взгляд силы
- Как отрекаются от мира
- Вызыватель дождя
- Мудрец и сахар
Замечательные люди в Молдове.
КАРЛ ШМИДТ — НЕПОВТОРИМЫЙ ГРАДОНАЧАЛЬНИК КИШИНЁВА
Талант примара или человек славен трудом.
Наша Родина
- Ю.В. Иванов-ЛЕГЕНДЫ И БЫЛЬ КОСОУЦКОГО МОНАСТЫРЯ
- Ю.В. Иванов ЛЕТОПИСНЫЙ ЧЕРН — ЗАГАДКА ВЕКОВ
- Ю.В. Иванов. «КОПЫТО ТРОЯНА» В ИСТОРИИ ДРЕВНЕЙ МОЛДАВИИ И РУСИ
- Юрий Васильевич Иванов ЦЕРКОВЬ АРХАНГЕЛА МИХАИЛА В СЕЛЕ ВАДУЛ-РАШКОВ И ЕЁ РАННЯЯ ИСТОРИЯ В ТОЛКОВИНСКИХ ТЕКСТАХ РУСИНОВ МОЛДАВИИ.
- ДРЕВНИЙ ПЕРЕСЕЧЕН: ГДЕ ОНА — МОЛДАВСКАЯ ТРОЯ?
- ДОСТОПРИМЕЧАЛЬНОСТИ САХАРНЫ
- Мощь веков
- Старооргеевское урочище
- Загадки Цыповского урочища
- Урочища и достопримечательности села Рудь.
Наш архив
НАШИ НОВОСТИ
-
Контактная информация
ИСТОРИЯ – АРХЕОЛОГИЯ – ЭТНОГЕНЕЗ
ТРИПОЛЬСКАЯ КУЛЬТУРА
Фрагмент из книги Б.А. Рыбакова
«Язычество древних славян», глава 4. Золотой век энеолита (древние земледельцы)
Ко времени расцвета трипольской культуры (конец IV?начало III тысячелетия до н. э.) земледелие насчитывало уже не одно тысячелетие своего существования. Оно уже определилось как пашенное; с использованием упряжки волов, оно утвердилось как главная часть земледельческо-скотоводческого комплекса. Оформилась и устоялась вполне и идеология земледельцев. Трипольская культура интересна для нас не только своим географическим положением, но и тем, что здесь мы видим наивысший взлёт первобытного земледельческого искусства, богатого космогоническим и даже мифологическим содержанием. В археологических материалах трипольской культуры проявились многие черты из числа тех, что поименованы выше в суммарном очерке о земледельческом индоевропейском массиве в Юго-Восточной и Центральной Европе: женские фигурки, модели жилищ, "четырёхгрудые" сосуды, красочная роспись керамики, спиральный и змеиный орнаменты и многое другое. Всё это роднит идеологию трипольцев с идеологией остальных земледельческих народов этого большого региона, прослеживаемой не только на синхронном, но и на более раннем этапе. Трипольская культура моложе многих упомянутых выше культур; она наследовала им и далеко продвинула вперёд полученное наследство, в чём и заключается её исторический интерес.
Трипольская культура с каждым десятилетием раскрывается перед нами всё полнее и полнее, открывая исследователям новые, подчас неожиданные, стороны древнего земледельческого быта. Открываются клады медных изделий, выявляются двухэтажные постройки; аэросъёмка открывает нам огромные поселения, обнесённые оборонительными стенами; уточняется эволюция трипольско-кукутенской культуры на протяжении более чем тысячелетней её истории.
В истории первобытной Европы трипольская культура была тем, чем была эпоха Ренессанса для средневековья. Здесь полнее всего проявились творческие возможности и сложность мировоззрения индоевропейских земледельцев той эпохи. Не подлежит сомнению, что полное, разностороннее рассмотрение трипольской культуры как исторического целого явится важнейшей задачей науки в недалёком будущем. Крайне сожалею, что предлагаемый очерк мировоззрения трипольцев предшествует осуществлению этой задачи, стоящей перед специалистами по энеолиту.
Оценивая результаты существующих систематизаторских и классификационных работ, приходится отметить, что приведение в порядок типологии, хронологии и выявление локальных вариантов сами по себе ещё не решают основных проблем семантики. Для анализа семантики недостаточно самой добросовестной, но индуктивной по своей природе сводки — для выявления идеологического содержания поневоле приходится обращаться к дедукции, невзирая на неизбежный в этом случае субъективизм. Изучая те или иные детали, исследователь не имеет права абстрагироваться от представления о системе хозяйства, социальных отношений, от общего уровня развития изучаемых племён, потому что изолированное рассмотрение того или иного сюжета первобытного искусства приведёт к несравненно большему произволу в толковании. Дедуктивность в анализе энеолитического искусства заключается в следующей труднооспоримой исходной позиции: для племён, у которых главной основой жизни являлось земледелие, важнейшим разделом их религиозных представлений могут быть и должны быть идеи и образы, связанные с плодородием почвы, урожаем, оптимальным сочетанием дождя и вёдра, сохранностью и качеством семенного запаса и т. п. Разумеется, что понимание земледельческого характера идеологии не избавит исследователя от неверного толкования тех или иных сюжетов, от ошибок в прочтении полисемантических "пиктограмм" тогдашнего искусства. Критерием правильности должна быть взаимосвязанность разгаданных сюжетов, слияние их в единую систему. Если системы нет, то поиск надо начинать заново. При современном состоянии знаний нам не удастся разгадать все без исключения загадки трипольского искусства; многое останется или нерасшифрованным, или спорным.
Обильный трипольский материал, собранный на пространстве от Нижнего Дуная до Среднего Днепра, можно условно подразделить, с нашей историко-религиозной точки зрения, на три категории: культовые места и сооружения, ритуальная пластика и многообразная орнаментика бытовой и ритуальной посуды, выгодно выделяющая трипольскую культуру из числа других культур крашеной керамики.
Священным, почитаемым местом в трипольских жилищах была печь. Около печи иногда обнаруживают алтари прямоугольной или крестообразной формы, близ которых (порою на специальных возвышениях) располагались глиняные фигурки, чаши на антропоморфных подставках и орнаментированные спиралями сосуды для зерна. Особый интерес представляет святилище, раскопанное в Сабатиновке на Южном Буге.
Святилище представляло собой глинобитное турлучное сооружение общей площадью 70 кв. м. Вход был устроен как узенький коридорчик, вынесенный вовне здания. Здание внутри делится чётко на две половины: первая, ближайшая ко входу, совершенно пуста; здесь нет ни сооружений, ни находок. Это, так сказать, нартекс языческого храма. Удалённая от входа глубинная половина (не отделённая перегородкой) содержит три примечательных элемента: большую печь на круглом постаменте, глинобитный (из обожжённой обмазки) прямоугольный алтарь длиной 6 м и близ алтаря и печи, в углу, наиболее удалённом от входа, — большой глиняный "рогатый трон". На алтаре находилось 16 глиняных фигурок, изображавших дебёлых, широкобёдрых женщин в сидячей позе; есть и модели "рогатого трона", спинки которых как бы имитируют бычьи рога. Одна из женских фигурок держит в руках змею, голова которой приникла к лицу женщины. У алтаря стоял большой сосуд с рельефным изображением четырёх женских грудей, предназначавшийся, очевидно, для воды. Около печи стояли разные сосуды: курильница, сосуд с бычьими костями и следами огня. В середине святилища располагались пять жерновков-зернотёрок и около каждой из них — по женской фигурке.
Безусловно правы исследователи, называющие это примечательное сооружение святилищем. Перед нами — своеобразный женский дом, связанный с выпечкой ритуального хлеба. В балканской и восточнославянской этнографии обрядовое хлебное печенье было особенно обязательным в двух случаях: во-первых, при праздновании урожая, когда торжественно выпекался хлеб из свежеобмолоченного зерна, и, во-вторых, на зимние новогодние святки, когда производилось превентивное заклинание природы по поводу урожая предстоящего года. Первый, осенний обряд был прямо связан с языческими роженицами (8 сентября) и со специальной трапезой в их честь.
В Болгарии под новый год женщины обособляются от мужчин, проводящих сложные праздничные церемонии на улицах села, и готовят священный новогодний хлеб "богач". Три женщины месят тесто, затем все трое трижды поднимают к небу дежу с тестом, произнося при этом заклинания. "Богач" представляет собой круглый каравай, на поверхности которого схематически жгутиками из теста изображается всё крестьянское хозяйство: ограда двора, ворота, пёс в воротах, дом, хлев, кошара, птичник. Всё центральное пространство двора занято тщательно вылепленной из теста барельефной композицией: рало, упряжка волов в ярме и пахарь, держащийся за рало. Когда "богач" испечён, то его торжественно делят между всеми домочадцами, дают куски и крошки скоту и птице; часть священного хлеба оставляется для непредвиденных гостей, которые, по обычаю, не могут не вкусить хлеба данной семьи (рис.1).
Аналогия с этнографическим обрядом неполна, но она проясняет основное в сабатиновском святилище, в котором есть пять жерновков для размола зёрен, сосуд для воды или теста, печь для выпечки хлеба. Женские глиняные статуэтки у жерновков, у печи, у сосудов и на алтаре должны были обеспечить магическую неприкосновенность и силу изготовляемого ритуального печенья. Отдельно лежащая на каменном пороге святилища костяная фигурка охраняла вход в помещение, где происходил обряд выпекания каких-то ритуальных хлебных изделий, по всей вероятности, посвящённых древним роженицам.
Т. Г. Мовша справедливо полагает, что обряд выполнялся семью женщинами: пятеро растирали зерно (и, очевидно, месили тесто), одна топила печь и пекла, а седьмая восседала на широком глиняном седалище и руководила обрядом.
Возможно, что с обрядом выпечки хлеба в тот или иной срок земледельческого календаря связана глиняная модель жилища из Попудни. В отличие от других моделей (Владимировна, Сушковка, Рассоховатка), представляющих или нижний ярус дома, или готовый двухэтажный дом и лишённых человеческих фигур в этих домах, модель из Попудни даёт нам и интерьер, и женскую фигуру внутри дома. В условном округлом пространстве (трипольские жилища не округлы, а прямоугольны) помещены: крестообразный жертвенник, большая печь, скамья с тремя сосудами-зерновиками и фигура женщины, растирающей зерно на жерновке-зернотёрке. Стены здания изнутри орнаментированы ромбическим узором. В данном случае можно согласиться с М. П. Гимбутас, зачислившей эту модель в разряд изображений святилищ. Здесь преобладает не идея создания нового дома, а идея приготовления муки и выпечки хлеба. Сабатиновское реальное сооружение предназначалось, очевидно, для более широких общественных церемоний, а попуднинская модель отражала, возможно, только семейный обряд.
Поименованные выше "безлюдные" модели домов (Владимировна, Сушковка, Рассоховатка) связаны, по всей вероятности, как и аналогичные им балкано-дунайские модели, с обрядами строительства нового дома.
Трипольская пластика богата и многообразна; она не уступает в этом неоэнеолитической пластике Балкано-Дунайского региона. И содержание пластических образов, созданных трипольскими художницами, мало отличается от балканского: преобладают обнажённые женские фигурки, встречаются изредка мужские, есть изображения домашнего скота (преимущественно быка), есть чаши со скульптурным поддоном в виде поддерживающих чашу женских фигур, есть модели домов и утвари (стулья, чары, черпаки). Пластические элементы часто дополняют глиняную посуду: на многих сосудах для хранения зерна и для воды рельефно изображались две пары женских грудей. Поэтому пластику и роспись нельзя полностью отрывать друг от друга.
Если сущность мировоззрения первобытного земледельца выразить простейшей формулой зерно + земля + дождь = урожаю, то в пластике триполья мы найдём отражение всех звеньев этой формулы, выраженных посредством женской фигуры.
Земля, почва, вспаханное поле были уподоблены женщине; засеянная нива, земля с зерном — женщине, "понесшей во чреве своём". Рождение из зерна новых колосьев уподоблено рождению ребёнка. Женщина и земля сопоставлены и уравнены на основе древней идеи плодовитости, плодородия. В условиях хорошо налаженного и продуктивного трипольского хозяйства, нуждавшегося в расширении запашки, а следовательно, и в дополнительных рабочих руках, рождавшиеся дети были не обузой, а желанным расширением трудового коллектива.
Трипольские поселения разрастались до 3?10 тыс. человек. Рождение детей становилось таким же благом, как и рождение урожая. Вероятно, этому положению и обязано то прочное, тысячелетнее уподобление, которое так полно прослеживается как по археологическим, так и по этнографическим материалам. Аграрная магия, изученная этнографами XIX?XX вв., является в значительной мере половой магией; достаточно вспомнить русский обычай ритуального coitus'a на вспаханном поле.
Огромное количество в трипольском материале женских нагих татуированных статуэток обосновывает этот тезис. Самым убедительным доказательством связи женских статуэток с аграрной магией является установленное С. Н. Бибиковым наличие зёрен и муки в составе глиняного теста.
Значит, когда предполагали вылепить женскую фигурку, то в мягкую глину добавляли зерно и муку, сливая воедино аграрное и женское начала! Вторым доказательством является нахождение женских фигурок у каждой зернотёрки сабатиновского "святилища хлеба". Третью опору мы находим в орнаментации статуэток. На животе (а порой и на чреслах) некоторых фигурок изображается или растение, или сформировавшийся в эту эпоху узор-пиктограмма, обозначающий засеянное поле. Он может быть упрощённым (один ромб со знаком зерна), может быть более усложнённым (четыре соединённых ромба или квадрата), а иногда достигает той законченной универсальной формы, которая на свадебных рубахах и панёвах дожила до середины XX в. н. э.: косо поставленный квадрат, разделённый крест-накрест на четыре квадратика с точкой-зерном в центре каждого из них. Символ нивы, засеянного поля иногда сочетается с рудиментами архаичного ромбо-меандрового узора, символизирующего обобщённое благо. Здесь он изображается как татуировка на теле женщины. Среди трипольских фигурок, оснащённых пиктограммой засеянной нивы, особый интерес представляет фигурка из Кукутен. Она вся покрыта татуировкой. На спине помещена прочерченная татуировка "палеолитического" типа, воспроизводящая ромбический узор дентина. На груди и животе даны два взаимосвязанных символа: посредине живота — косо поставленный квадрат, разделённый на четыре части с точкой-семенем в каждом. На груди — сплетение двух змей (ужей?), символизирующее воду, дождь. Таким образом, кукутенская статуэтка при помощи своей татуировки выражала три главных идеи земледельца: во-первых, благополучие засеянного поля (и ребёнка во чреве матери), во-вторых, орошение поля дождём (материнское молоко) и, в-третьих, общую идею блага, благополучия, выраженную способом древних охотников (подражание рисунку дентина мамонтового бивня), который мог быть известен трипольцам только при условии непрерывной традиции ритуальной татуировки.
Связанные с аграрной магией женские фигурки делятся на два хронологически различных типа: ранние изображения (IV тысячелетие) дают нам зрелых матрон с необъятными чреслами, щедро украшенными затейливой татуировкой. Более поздние (III тысячелетие) фигурки изображают юных девушек с тонкой талией, неширокими бёдрами и миниатюрными грудями. Однако идея зарождения новой жизни проведена и при изготовлении этих грацильных фигурок: иногда встречаются отпечатки зёрен, иногда — беременность юной женщины.
Различие между матронами и "девами" настолько велико, что его следует расценивать как серьёзное изменение в самих представлениях трипольцев: на раннем этапе существовало стремление отразить плодовитость вообще, и её выражали посредством фигур массивных зрелых женщин. В более позднее время внимание сосредоточилось на первичном зарождении жизни (девушка становилась женщиной), что возможно истолковать в связи с сезонностью сельскохозяйственных работ: весенняя, ещё не вспаханная яровая пашня пахалась в этом году впервые и засевалась семенами. В ритуальной пластике эта ситуация отражалась изготовлением фигурок едва созревших девушек, но уже беременных. Рождалась идея "девы", "понесшей во чреве своём". Нельзя исключить и другой идеи, которая могла повлиять на появление юных фигурок: по мере накопления наблюдений над вегетативными фазами жизни хлебов у первобытных земледельцев должна была осознаваться важность таких фаз, как цветение и колошение хлебов, т. е. переход от ростка к колосу, к зерну, переход к зрелости. С этой порой связан большой цикл аграрных обрядов, известных нам по этнографическим записям разных народов.
Е. В. Аничков в своей интереснейшей работе о весенних аграрных песнях приводит русский обряд (выродившийся уже в игру), совершаемый тогда, когда хлебa начинают колоситься. Игра называется "Колосок"; главное действующее лицо — девочка лет 12, которую и называют "колоском". Девушки и парни становятся друг против друга, берутся крест-накрест за руки, образуя мост, и по этому мосту идёт "колосок". Пары перемещаются из конца вперёд, двигаясь к полю. "Колосок" всё время идёт по этому движущемуся мосту. Поётся песня:
Пошёл колос на ниву,
На белую пшеницу,
Уродися на лето
Рожь с овсом, со дикушей, (?) со пшеницею.
Дойдя до поля, девочка-"колосок" срывает горсть колосьев и несёт в церковь, где и бросает их.
Быть может, именно эти девочки-«колоски", сами находящиеся в периоде созревания и в силу этого выбранные для исполнения главной роли в обряде оберегания созревающих хлебов, и отразились в позднетрипольской пластике. Нам известны фигурки с изображением колоса на животе, что усиливает аргументацию в пользу такого толкования. Трипольская девочка, погребённая в Выхватинском могильнике, в могилу которой были положены три глиняные фигурки юных девочек, быть может, была исполнительницей обряда "колосок"? Этнографическая запись свидетельствует, что девочку-"колосок" нарядно одевали; на юных фигурках позднего триполья (в том числе и на скульптурах девочки из Выхватинец) нередко встречаем изображения разнообразных украшений: ожерелий, поясов, набедренных повязок со свисающей бахромой.
Разгадывая семантику древней пластики, исследователи нередко ставят перед собой несколько наивный вопрос: "какое божество изображено здесь?". И различно отвечают на него: "Богиня Земли", "Великая Матерь", "Мать всего сущего" и т. п. Едва ли рассмотренные женские изображения уполномочивают на подобную определённость. Массивные матроны почти все безголовы или вместо головы у них какой-то штырь. Это не соответствует представлениям о великом божестве. Сабатиновское "святилище хлеба" даёт нам целую толпу "великих матерей", а у каждого жерновка находилась отдельная "Мать всего сущего"... Множественность фигурок говорит против представлений о чёткой персонификации. Скорее всего, в фигурках, изготовлявшихся для обряда, отражалась общая идея плодородия, символически выраженная в женском облике. Это ещё не богиня-Прародительница Мира, не Мать-Природа, а просто женское естество, олицетворяющее рождающую силу земли (если речь идёт о ранних матронах) или ярую силу ярового растения, превращающую росток в колос (если речь идёт о юных девах).
В своей статье 1965 г. я всех их назвал общим именем "рожаницы", т. е. духи плодородия, рождения новой жизни. Не отрекаясь полностью от этого определения, я считаю необходимым вернуться к этому вопросу после рассмотрения трипольской живописи, дающей не ритуально-бытовой, а космогонический уровень представлений.
Как и в более ранней индоевропейской ритуальной пластике Балкано-Дунайского региона, в трипольском искусстве уделено большое внимание воде как источнику жизни. Для европейского земледелия, не знавшего искусственного орошения полей, единственной формой увлажнения почвы были атмосферные осадки — роса и дождь.
От самого земледельца зависели: отбор семенного зерна, хорошая вспашка поля, своевременный сев. На этом кончались те хозяйственные заботы, в которых пахарь мог проявить себя и где успех зависел от его усилий. Далее начиналась трёхмесячная пора тревожных ожиданий: взойдут ли семена, не потопчут ли серны и косули молодые всходы, не выжжет ли солнце хлеба, хорошо ли они заколосятся, будут ли в нужные сроки дожди (а таких сроков минимум четыре), не выбьют ли в конце сезона ливни и грозы созревающий, почти готовый урожай? Три месяца бессильного ожидания будущей судьбы с постоянным обращением к небу.
Тысяча лет возделывания земли — это тысяча сезонов ожидания и обращения к небу, мыслей о жизненно важной небесной воде — дожде. Из этой ежегодно повторяющейся напряжённой ситуации родились в конце концов две новые и прочно укоренившиеся в мировоззрении земледельцев идеи: идея существования на небе каких-то неизмеримых запасов воды, находящихся в распоряжении некоей могущественной силы, и идея магических манипуляций человека с земной водой, которая по принципу симильной магии может притянуть к земле воду небесную, т. е. как-то воздействовать на невидимую таинственную небесную силу. Обе эти идеи очень ярко выражены в русской средневековой литературе. Порицая язычников, молящихся у водных источников и колодцев, один из авторов поясняет, что славянин-язычник приносит жертвы студенцу-роднику — "дождя искы от него", т. е. ожидая, что источник в благодарность за жертвоприношение пошлёт дождь на поля.
Дpyгой автоp этy магическyю ситyацию излагает не с позиций человека, выпpашивающего y небесной силы небеснyю водy, а с позиций этой самой небесной силы, обидевшейся на людей за то, что её пеpестали почтительно пpосить:
"Земли же съгpешивъши котоpой любо казнить бог съмеpтию ли, ли гладъмъ... ли ведpъмъ, ли гyсеницею... Удьpжах [говоpит господь] от вас дъждь; пpедел един одъждих, а дpyгаго не одъждих... И поpазих вы зноемь и pазличьными казньми то и тако не обpатитеся к мне... Обpатитеся къ мъне... и аз отъвьpзy вам хляби небесьныя!".
В связи с тpипольской пластикой мы pазбеpём лишь идею магического воздействия на небесные силы с помощью земной воды. Известен с pанних стадий тpипольской кyльтypы pяд скyльптypных композиций, изобpажающих женщин, вздымающих к небy сосyд для воды. Иногда это одна женщина, поддеpживающая сосyд над головой, иногда же композиция yсложняется: тpи или четыpе пpедельно стилизованные женские фигypы вздымают к небy огpомный, непомеpно большой поих pостy сосyд для воды. Сосyд иногда бывает yкpашен pельефным изобpажением двyх паp женских гpyдей, опять-таки гипеpболически огpомных по сpавнению с фигypами женщин. Скyльптоp (а более веpоятно скyльптоpша), лепивший этy интеpеснyю композицию, мыслил мифологическими категоpиями. Если женщин, поднимающих сосyд, бpать за основy масштаба измеpения, то гpyди на боках сосyда, pасположенные высоко над ними, должны были пpинадлежать двyм каким-то гигантским мифическим сyществам. Возможно, что подобные сцены возношения чаpы с водой являлись отобpажением pеального обpяда (вpоде возношения дежи с тестом), дополненного символами тех небесных сyществ, к котоpым этот обpяд был обpащён.
Наряду с возношением большого сосуда существовала и иная форма заклинания воды или гадания по воде. Ключом к её расшифровке является поздненеолитическая фигурка из Борджоша (близ Бечея на Тиссе). На невысокой скамейке, украшенной архаичным ромбо-ковровым узором, сидит обнажённая женщина и придерживает руками стоящую у неё на коленях большую мису или чару. Женщина сидит, напряжённо выпрямившись и слегка откинувшись от сосуда назад; тем самым вся её чара открыта и ничем не загорожена сверху. Я останавливаюсь на этих деталях потому, что этнографические записи очень часто говорят о гаданиях с водой, которая перед обрядом непременно должна постоять под открытым небом, под звёздами. Таков, например, русский новогодний подблюдный обряд гадания и заклинания будущего урожая ("слава хлебу"). Вода берётся из 12 колодцев и в широком сосуде до обряда выносится из дома под звёзды.
В русском средневековом языке большие широкие сосуды, служившие для заклинательных целей ("на здоровье"), именовались "чарами", а волхвы и колдуны, оперировавшие со священной водой, назывались "чародеями" или "чародейками".
Особенно драгоценно для нас то, что манипуляции с водой в чарах были направлены на вызывание дождя: чародеев называли "облакопрогонниками", т. е. людьми, управляющими дождем, умеющими "волхвовать водою". Борджошская статуэтка является первым изображением древней "чародейки", бережно держащей на коленях чару с водой. Орнаментация её седалища не оставляет сомнений в магическом характере действий колдуньи-чародейки.
В трипольской культуре есть интересная аналогия борджошской чародейке, в свою очередь являющаяся ключом к раскрытию смысла большого ряда красочных изображений на самих колдовских чарах. На поселении Незвиско Е. К. Черныш обнаружила сидящую женскую фигурку, отдельно вылепленные стульца и изготовленные в том же масштабе миниатюрные орнаментированные чары, а к ним — черпачок с птичьей (?) головкой, тоже расписной. Думаю, что все эти тщательно сделанные и тонко раскрашенные вещицы естественно складываются в комплекс, изображающий обряд "волхвования водою": женщина, сидящая на стуле, чара и черпало. Черпак даёт дополнительную деталь: очевидно, ритуальную воду разливали по частям, как раздавали по частям ритуальный "богач". Исключительный интерес представляет роспись миниатюрной модели чары, воспроизводящая один из сюжетов росписи на настоящих чарах, широко представленных в керамике триполья. Усечённо-конические мисы-чары являются устойчивой формой расписной посуды. По своей функции они связаны с обрядами молений о воде, а по сюжетам росписи неожиданно оказываются иногда связанными с загадочными биноклевидными сосудами. Поэтому их следует рассматривать совместно, хотя здесь мы уже переходим из области пластики в область росписи.
На среднем и позднем этапах триполья сложная роспись чар для живой воды делится на несколько разных типов, имеющих хронологические и географические разграничения. Особый интерес представляют конические миски, распространённые в восточной части области трипольских племён (Средний Буг). Роспись размещена на дне мис и представляет собой две очень сильно стилизованные фигуры рогатых животных, как бы несущихся в вихревом круговом полёте. Вокруг них по краю мисы обычно располагается поясок чёрных полукругов.
Туловища фантастических зверей иногда бывают оформлены точно так же, как и искривлённые дождевые полосы, с которыми мы встретимся при анализе росписи вообще: жирная линия внешнего контура и тонкие продольные линии в заполнении. Предельная стилизация рисунка зверей ведёт к тому, что от них иной раз ничего и не остаётся, кроме двух дождевых полос, изогнутых в круговом движении по сферической поверхности миски. Там, где передача формы зверей наиболее полная, мы можем разглядеть передние ноги, изображённые слитно, и ветвистые оленьи или лосиные рога. Вся же задняя половина туловища расширена, как хвост кометы, и распластана по краю мисы в своём стремительном полёте.
Учитывая назначение конических мис как сосудов для "волхвования водою", т. е. для обращения к небу, естественнее всего предположить, что роспись может отражать представление о небе, к которому обращались владелицы этих мис. Водяная, дождевая сущность неба в представлениях древних земледельцев, отражённая и в этой росписи, нам уже хорошо известна. Новыми для нас являются образы "дождевых" оленей или лосей.
Олени и лоси занимали очень видное место в трипольской охоте, которая на раннем этапе играла существенную роль в хозяйстве. Лосиные и оленьи рога шли на изготовление земледельческих орудий. Культ оленя хорошо прослежен Е. К. Черныш на раннетрипольском поселении Ленковцы, где ветвистые оленьи рога (в целом виде) занимали центральное положение в жилище, рядом с очагом.
В позднетрипольском кургане с кромлехом (Усатово) найдена стела с рисунками, среди которых на главном месте изображён олень. Весь комплекс рисунков позволил исследователям говорить о культе Артемиды (одной из спутниц которой была, как известно, лань). Культ двух небесных лосих или оленьих важенок рассмотрен в главе 2. Широкое распространение у разных народов сходных мифов о двух лосихах (оленихах-важенках), являющихся хозяйками Вселенной и живущих в верхнем, небесном мире, позволяет проецировать эти мифы в глубину охотничьего общества.
Для трипольцев, сеятелей ячменя и пшеницы, сюжет двух небесных лосих был в какой-то мере уже анахронизмом, отражавшим предшествующую ступень космогонических представлений. Но, во-первых, этот сюжет изображался на ритуальной посуде, что способствовало консервации архаизмов, а, во-вторых, в содержание древнего охотничьего мифа были введены существенные новые элементы: хозяйки-оленихи рассматривались не как матери, плодящие зверей для охотников, а как матери, дающие дождь земледельцам. Общеизвестно древнее уподобление облаков коровам, а дожденосной тучи — вымени небесной коровы. В связи с этим следует обратить внимание на характер стилизации трипольской композиции из двух небесных олених: постепенно вместо оленьих туловищ оказываются круглые крупные точки с четырьмя линиями потоков, ещё более, чем их прототип, напоминающие кометы. И во многих других случаях дождь изображался льющимся из полукруга-тучи — именно четырьмя потоками. Думаю, что объяснение может быть дано только одно: из тучи-вымени льются на землю четыре потока, по числу сосцов у вымени небесной оленихи.
Кометообразные композиции мы встречаем не только на самих "чародейских" мисах, но и на их моделях, предназначавшихся для сидящих женских статуэток (Незвиски). Самое интересное то, что точно такую же кометовидную схему мы видим на знаменитых трипольских биноклевидных сосудах, на их верхних сферически вогнутых плоскостях. Было высказано много различных гипотез, при помощи которых пытались объяснить назначение этих полых бездонных сосудов. Мне кажется, что абсолютное совпадение росписи на биноклевидных воронках (они не являются сосудами) с росписью на заклинательных чарах создаёт общий круг предметов, связанных с "волхвованием водою". Если в конической миске можно было держать воду и произносить над ней "тайные словеса", то просверлённые чаши "биноклей" для этой цели были непригодны: налитое в них немедленно протекало вниз, к земле. Может быть, в этом и был смысл изготовления таких парных воронок, верхние чаши которых были как бы вместилищем женской груди с отверстиями для сосков? По многим позднейшим данным мы знаем об обряде "поения земли" — о нём повествуется, например, в XXIII песне Илиады, в сцене похорон Патрокла:
...И всю ночь быстроногий Ахилл богоравный,
Кубок держа двусторонний, вино почерпал беспрестанно
Из золотого сосуда и лил на кормилицу-землю.
Биноклевидные бездонные воронки представляются мне неотъемлемой частью ритуала вызывания дождя: в глубоких конических чарах производилось освящение воды путем обращения к небу и его повелительницам; поэтому на внутренней сферической поверхности их, как бы воспроизводящей небесный свод, изображались две небесные хозяйки-лосихи (или их упрощённые идеограммы в виде вымени с четырьмя потоками), несущиеся по небу в стремительном круговом полете и превращающиеся в дождевые потоки.
Богато орнаментированные небольшие черпаки-чарки служили для разлива или питья освящённой "живой" воды. Парные биноклевидные воронки могли служить для того, чтобы, наливая в них священную воду, тем самым поить землю, имитируя дождь, проливающийся из грудей Великой Матери. Дополнительным аргументом в пользу этой гипотезы может служить опубликованная Т. Г. Мовшей срединная перемычка биноклевидного сосуда из Веремье. Эту крестообразную фигурку справедливо называют антропоморфной, так как у неё чётко и рельефно обозначены женские груди, но художник на этом и остановился — ни лицо, ни руки, ни ноги не обозначены совершенно. Зато вокруг грудей он начертил знак засеянного поля, а от груди вниз обозначил вертикальную полосу точек-капель. Художником владела только одна идея — изобразить орошение поля небесной богиней.
Женщины, вздымающие к небу сосуд с водой, женщины, чародействующие с расписной чарой, окропление земли при посредстве двойного сосуда, имитирующего женскую грудь, роспись в виде двух небесных важенок, дарующих из своих вымен дождь, — вот круг тех энеолитических реалий, который с разной степенью убедительности можно сближать с важнейшей частью аграрного культа — с молениями о небесной воде, о дожде.
В свете всего сказанного выше совершенно особый интерес приобретают находки в Концештах (Молдавия). Роспись на двух позднетрипольских сосудах даёт нам две формы заклинательной магии — аграрную и охотничью. На одном из сосудов широкие дождевые полосы, изображённые в двух ярусах, образуют "овы" (как считают, женское начало), внутри которых помещены изображения спелых колосьев. В нижнем ярусе, кроме того, рядом с овами и колосьями нарисованы три фигуры танцующих женщин в своеобразном наряде, косматом и обрамлённом по подолу большой неровной бахромой.
Сочетание колосьев, дождевых полос и женщин в особом уборе приводит на память широко распространённый у балканских славян обряд вызывания дождя с помощью додол. Додолы — юные девушки, исполняющие танец дождя во время вёдра, засухи. Додолы раздеваются догола и обвешиваются от плечей до колен ветками, травами и цветами; женщины этого села обливают додол с ног до головы водою. Символика здесь вполне ясна: девушка — земля; её наряд — зелень всех видов, а вода, которой обливают додол, — желаемый и просимый дождь. Додолы ходят по селу и по полям попарно, во главе со старшей додолой.
Композиция на сосуде из Концешт содержит необходимый минимум: одна главная додола и пара её помощниц. Эти трипольские додолы помещены не в верхнем, а в нижнем, земном ярусе и, следовательно, полностью соответствуют этнографическим просительницам дождя. Ещё более интересен второй сосуд из Концешт, на котором в верхнем, небесном ярусе среди таких же овалов из дождевых полос помещены две женские фигуры и 14 фигурок косуль или ланей (в четырёх овалах). Дождевые овалы пересекаются сверху вниз орнаментальными линиями, которые можно истолковать и как дождевые капли (?), и как ряды знаков плодородия того типа, который описан в главе 6. Одна из женщин изображена в знакомом нам наряде додолы, с длинной бахромой внизу; ланей около неё нет. В другом овале женщина показана в окружении трёх животных и, как справедливо полагают исследователи Концешт, "держит маску рогатого животного перед лицом. Можно предполагать, — продолжают авторы, — что роспись передаёт ритуал, связанный с восстановлением поголовья диких животных, а женщина в маске является прототипом античной богини охоты".
Две женщины в небесном ярусе композиции хорошо вписываются в устойчивые, просуществовавшие от мезолита до середины XIX в. представления о двух лосихах — Хозяйках Мира. Но художница позднего триполья отразила, очевидно, не только древние охотничьи представления о богинях, рождающих "оленьцов малых", но и те аграрно-магические идеи, которые складывались на протяжении двух тысячелетий развития земледелия на пространстве между Дунаем и Днепром. Одну из небесных рожаниц она оставила в её охотничьем полузверином облике с рогатой маской, а другую показала в виде русалки-додолы, увешанной зеленью и покровительствующей, надо полагать, главной отрасли трипольского хозяйства — земледелию.
Мудрый и глубокий взгляд на мир открывается нам при изучении неповторимой трипольской живописи на керамических сосудах. На больших тщательно изготовленных сосудах для зерна рисовались сложные многоярусные композиции, состоящие из нескольких десятков элементов, далеко не всегда поддающихся расшифровке. Взятые порознь, изолированные от всего живописного контекста, эти элементы настолько полисемантичны, что угадать их значение в той или иной определённой композиции не представляется возможным. Что, например, означает круг? Солнце, колесо, кругозор? Какое значение придавалось крестообразному знаку? Что означает рисунок "ёлочки": дерево, колос, растение вообще? Пытаться составить себе общую картину мировоззрения трипольцев по этим многообразным частностям бесполезно. Лишь сочетание отдельных элементов или раскрытие какого-то общего замысла символической композиции может выручить нас и позволит построить первичную гипотезу, пригодную для вынесения её на суд читателя.
Исключение может быть сделано лишь для устойчивого и ясно определимого образа змеи, наполняющего собой всё трипольское искусство.
Змеиный узор, особенно ярко выступающий на раннем этапе, продолжает существовать и позднее. К сожалению, эта тема, затронутая впервые ещё К. Болсуновским, не получила дальнейшего развития.
Змеиный узор почти повсеместен: спирали змей обвивают массивные груди на сосудах и на крышках к ним, змеи составляют основу татуировки статуэток, змеи являются одним из элементов, рождающих знаменитую трипольскую спираль. Иногда на сосуде на видном месте помещается чёткое изображение змеи как отдельного символа; часто мы видим парные изображения змей.
Первый вопрос, без ответа на который мы не можем двинуться дальше в анализе змеиного орнамента, — это характер отношения этих змей к человеку. Злые они или добрые?
Ответ мы получаем очень определённый. В раннетрипольское время известно много сосудов и крышек с ушками для завязывания. И вот около отверстий ушек художник прочерчивает на глине змею, охраняющую завязки, т. е. охраняющую целость содержимого сосуда. Иногда в этом ответственном месте изображали двух змей голова к голове, так что отверстие ушка приходилось на месте глаза каждой змеи.
На раннетрипольских статуэтках такая же пара змей изображалась в области живота, где змеи выступали охранительницами чрева, вынашивающего плод.
Ответ получен: трипольские змеи — носители добра, хранители всего самого ценного.
Фольклор всех народов раскрывает перед нами обширную область сказаний о злых змеях и добрых безвредных ужах. Очевидно, и трипольских оберегающих змей мы должны считать именно ужами. У греков, армян, украинцев, белорусов, литовцев, болгар и сербов мы встречаем древний культ ужа. Ужей держат в домах, поят молоком, почитают как священное существо, покровителя дома, огорода и полей.
Быть может, этот ряд названий прольёт свет на близость таких русских слов, как "уж" и "ужики" — родственники. Есть много поверий о двух змеях, живущих в одном доме; это — покровители хозяина и хозяйки. Интересной иллюстрацией к этому является глиняная модель дома, близкого к трипольскому (Болгария), где каждое окно охраняется двумя змеями.
Любопытно, что в Ясной Поляне, имении Льва Толстого, по словам проживавшего там доктора Д. П. Маковицкого, "существовало поверье, что в каждом дворе живёт домовой-уж и его не трогают. В ином доме уж обедает вместе с хозяевами, крошки со стола подбирает, пьёт молоко из чашки (например, у священника в Мясоедове). В подвале, под террасой, под балконом и в нескольких комнатах нашего дома [дома Л. Н. Толстого] живут ужи. Они показываются в это время — перед весной".
Не подлежит сомнению неразрывная связь ужей с водой; ужи гнездятся во влажных, сырых местах, близ ручьев и источников, которые сами по себе были священными. Ужи связаны с дождём — они выползают во время дождя на луга.
Связь змеи с водой широко известна в фольклоре и изобразительном искусстве разных эпох и разных народов. Уж, живущий у воды и выползающий во время падения небесной влаги, тем самым уже был связан в сознании первобытного земледельца с непонятным механизмом появления дождя. А это в свою очередь связывало его и с подательницей небесной влаги, груди которой так тщательно моделировались трипольскими керамистами.
Уж представлялся, очевидно, в какой-то мере посредником между землёй, по которой он ползал и в толще которой прятался в нору, и небом. Помимо реалистических изображений змей (хотя и несколько стилизованных), трипольский орнамент знает спираль, составленную из змеиных клубков, обегающих всё тулово сосуда. Этот спиральный орнамент не был изобретением трипольцев — он появился ещё у племён линейно-ленточной керамики, непосредственно предшествовавшей триполью. На сосуде изображалось несколько клубков, связанных между собой в непрерывную спираль. Иногда спираль распадается на отдельных змей, почти соприкасающихся друг с другом и тоже образующих сплошной узор вокруг сосуда. Данных для истолкования смысла этого змеиного спирального узора (кроме тех, что приведены выше) у нас нет. К нему придётся возвратиться после рассмотрения других видов спиралей, покрывающих соответственные части сосудов.
Убедившись в том, что отдельные элементы трипольского орнамента несли важную смысловую (магическую) нагрузку, и не будучи в силах определить значение многих элементов, исходя из них самих, мы должны начать рассмотрение трипольских сосудов в целом. Рассмотрим трипольские сосуды в том их виде, в каком древний художник считал их вполне завершёнными, в каком он, так сказать, "выпускал их в свет". Многие трипольские сосуды (вероятно, предназначенные для зерна) покрыты узором в несколько ярусов. Узор сложен, он сильно отличается от обычных орнаментальных приемов древних керамистов, покрывающих венчик и бока сосудов мелкоритмичным единообразным узором. Здесь ритм есть, но он крупномасштабный, чаще всего четырёхчастный: на тулове сосуда узор повторяется только два или четыре раза. Каждый ярус орнаментируется по своей, присущей данному ярусу, системе. Роспись трипольского сосуда не просто сумма отдельных знаков, а сложная продуманная система, нечто целостное. Повсеместность и устойчивость ярусного принципа орнаментации исключает случайность или проявление индивидуальной прихоти художника. Многоярусность, сложность, крупноритмичность — это стиль эпохи на большом пространстве от Дуная до Среднего Днепра. Анализ пластики показал нам умение трипольских художников совмещать воедино реальное с мифологическим.
Роспись чар для волхвования водой раскрывает очень важную область мышления энеолитических земледельцев: попытку изобразить небесных хозяек, распорядительниц небесной влаги, льющейся из вымени оленихи-важенки или лосихи. Если говорить о принципе расшифровки, то следует напомнить, что сами по себе изображения двух оленеобразных существ на глиняной миске не уполномочивали на такие далеко идущие выводы. Потребовалось широкое привлечение этнографии, фольклора и многотысячелетней истории образа небесных олених или лосих — от мезолитического погребения шамана (с лосиной головой на его шапке) до сибирских мифов и севернорусских вышивок XIX в. Эти длительные поиски привели к очень важной гипотезе: в трипольской живописи содержатся архаичные космогонические представления, восходящие к охотничьей стадии, что вполне естественно для той ритуальной, а в силу этого консервативной сферы, к которой относятся чародейские сосуды.
Следовательно, подходя к раскрытию смысла сложных и загадочных композиций трипольской росписи, мы вправе расценивать её не как бессмысленный набор орнаментальных элементов, а как систему взглядов древнего художника, выраженную сочетанием большого количества пиктограмм.
Ярусы росписи всегда чётко отделены друг от друга горизонтальными линиями. Наиболее типично разделение на три горизонтальных яруса. При этом верхний ярус, у самого горла сосуда, бывает обычно узким и не перегруженным символами. Таким же бывает и нижний, самый узкий ярус, небольшая полоса между двумя разграничительными линиями. Средний ярус всегда широк, просторен и наиболее насыщен всевозможными символами.
Разделение на ярусы было для древнего художника средством обозначить главные части воспроизводимой им системы. Верхний ярус. Обычно здесь рисовалась волнистая или зигзаговая линия, обегающая всё горло сосуда. Не требует доказательств, что это — символ воды. Иногда изображались сильно стилизованные олени.
Средний ярус. Почти обязательными для этого широкого яруса являются солярные знаки (круг, круг с крестом внутри), широкие светлые спиральные полосы, идущие "посолонь", т. е. слева вверх направо. Их пересекают вертикальные полосы, состоящие из тонких параллельных линий. На нижней грани среднего яруса, ниже солярных знаков, рядом с третьим ярусом часто бывают нарисованы растения то в виде отдельных ростков, то в виде маленьких вертикальных чёрточек, поднимающихся от границы с нижним ярусом вверх и напоминающих детские рисунки травы.
Нижний ярус. Обычно ничего не содержит. Изредка изображались круглые точки; иногда от этих точек как бы прорастал в средний ярус росток, и вся фигура напоминала ноту. На верхней линии этого яруса (но уже вне его), как говорилось, растут растения, иногда ходят звери, под ногами которых нередко изображались треугольные всхолмления.
Самый общий перечень элементов, наполняющих ярусы, подсказывает нам, что перед нами нечто вроде вертикального разреза мира: нижний ярус — земля, точнее, почва, в толще которой иногда рисовались семена (и даже прорастающие). Из нижнего яруса растут растения, его поверхность иногда покрыта буграми (вспашка?), по поверхности ходят животные. Средний ярус соответствует небу с его солнцем, бегом солнца по небосводу и вертикальными или наклонными полосами дождей. Этот ярус вмещает в себя, помимо того, и всю живую природу: растения, животных. Загадочным остаётся верхний ярус: почему над солнцем оказывается горизонтальная полоса воды? Дожди в среднем ярусе изображены уже почти реалистично. Счесть волнистые или зигзаговые линии изображением туч или облаков нельзя, так как линии эти, во-первых, совершенно непохожи на облака, а во-вторых, они всегда расположены выше солнца и чётко отделены от яруса солнца, дождей и растений.
Встаёт вопрос: входят ли водяные волнистые линии в общую систему мира или же представляют собой нечто отдельное? Обращение к древнейшим фольклорно-литературным памятникам, отразившим первобытное мировоззрение, показывает, что картина мира древних знала трёхъярусный мир с членением неба на два горизонта: горизонт видимого человеком неба с солнцем и луной, с тучами и облаками, а над ним, где-то за звёздами, — "верхнее небо" с неистощимыми запасами дождевой воды. Древний земледелец ещё не осознал процесса испарения воды на земле и образования облаков. Для него дождь и роса казались результатом утечки невозобновимых небесных запасов воды.
Связь верхнего яруса росписи с невидимым человеку небом подтверждается тем, что иногда в этом ярусе вместо идеограммы воды изображались сильно стилизованные, как бы плывущие олени. Эти небесные олени хорошо соотносятся с теми (тоже очень стилизованными) оленями, которых мы уже рассмотрели в связи с волхвованием водой. Представление о двойственности неба сохранилось в русском языке, где есть "небо", но есть и "небеса". Верхнее небо отделено от среднего, видимого неба особой сводчатой перегородкой — твердью. А запасы воды над твердью, возможно, назывались "хлябями", так как по случаю ливней сохранилось выражение: "разверзлись хляби небесные". Подтверждение гипотезы о трёхчленном делении мира мы находим в древнейших индоевропейских текстах — гимнах Ригведы (примерно II тысячелетие до н. э.):
1. "Свах" — верхнее небо с запасами воды.
2. "Бхувах" — воздушное пространство со звёздами, солнцем и луной.
3. "Бхух" — земля, почва.
Важно отметить, что на трипольских расписных сосудах ниже полосы земли, как правило, ничего не изображалось. Это как бы говорит об отсутствии представлений об особом подземном мире. Ведическая космогония тоже не знает (в древнейшей своей части) подземного мира, подобного Аиду.
Рассмотрим порознь заполнение каждого из трёх ярусов мира. Земля. Подтверждением тому, что одна или две линии, обрамляющие снизу орнаментированную часть сосуда, являются изображением земли, почвы, может служить сосуд из области моравской культуры расписной керамики, где из двух этих линий выступают наружу человеческие ступни. Трудно было первобытному художнику более определённо и ясно пояснить свою мысль — "здесь нарисовано то, по чему мы ходим, на что наступает ступня человека".
В разных местах встречаются сосуды с одним и тем же рисунком: на земле нарисован полукруг и прикрыт сверху как бы холмиком земли. Быть может, это следует толковать как изображение семени, прикрытого распаханной землёй. Часто именно к этой идеограмме семени с неба направляется пучок тонких линий, символизирующих дождь.
Изредка на земле (или в земле, т. е. между линиями) рисовалась идеограмма воды — горизонтальная волнистая линия, что соответствует понятию "Мать-Сыра-Земля".
Главными идеями при изображении земли были те же, что и при изготовлении ритуальных фигурок, — идея семени и идея "живой воды", идущей к семени с неба.
Вполне возможно, что сосуды с рисунками семян и сосуды с рисунками колосьев предназначались для разных обрядов в разные календарные сроки.
Твердь небесная. Самый верхний пояс тоже не особенно широк, не всегда ограничен двумя линиями, но всегда насыщен идеограммами воды в виде пояса капель, вертикальных рядов капель, волнистой горизонтальной линии, косых струящихся линий. Большинство этих изображений ясно говорит о стремлении выразить идею воды. Одним из наиболее устойчивых видов рисунка в верхнем поясе являются двойные и тройные гирлянды дуговых линий, провисающие вниз; от них иногда идут вниз вертикальные ряды капель; нередко сердцевина такой гирлянды заполняется сплошным полукругом краски. Часто верхний пояс целиком образован тёмными полукругами, обращёнными выпуклой стороной к земле. Мы уже видели такие полукруги, изливающие дождь на колосья.
В ряде случаев верхний пояс представлен в виде горизонтальной полосы с тонкими горизонтальными же линиями, но в двух местах этот пояс под прямым углом устремляется к земле, и его середина заполняется вертикальными струйчатыми или зигзагообразными линиями. Это мы встречаем на сосудах среднетрипольского времени. Следует отметить, что такие парные потоки, низвергающиеся с неба на землю, как бы приходят на смену изображениям грудей более раннего периода, но выражают ту же самую идею: Мать Неба поит землю своими двумя сосцами.
В гимнах Ригведы неразрывная связь неба с водой выражена в том, что сын Адити-Прародительницы, Варуна, был не только богом неба (как в Греции), но и богом вод. Вода соединяла небо с землёй, давала жизнь земле, и небесно-водный Варуна в более позднее время превратился в верховное божество Вселенной.
Воздушное пространство. Дождь. Средний, самый широкий, наиболее пышно украшенный "пояс, находящийся между верхним небом и землёй, заполнен в основном двумя группами изображений: во-первых, это идущие сверху вниз вертикальные или наклонные линии и полосы, а во-вторых, — пересекающие их спиральные ленты, обегающие весь сосуд в горизонтальном направлении; в завитках спиралей размещены обычно знаки солнца.
В этих двух группах рисунков следует, очевидно, видеть два основных небесных явления, более всего интересовавших первобытного земледельца: вертикально идущий дождь и идущее поперёк небосвода солнце.
О дожде уже приходилось говорить в связи с верхним небом. Его изображали наклонными линиями, линиями капель, подковообразными дугами (концами вниз), вертикальными зигзагами, плавными волнами в несколько линий, струйчатыми вертикальными линиями, широкими, искривлёнными в разных направлениях полосами, идущими сверху вниз, иногда пересекающимися, иногда образующими нечто вроде буквы "О". При всём многообразии способов выражения идеи дождя трипольские художники всегда стремились отразить переход воды из небесной сокровищницы в воздушное пространство и далее к земле, растениям на ней и семенам в её толще. При этом они изгибали верхние горизонтальные потоки книзу, связывали линиями капель облака с пространством. Помнили они (как мы видели) и о богине, поившей землю молоком дождя, изображая на некоторых типах сосудов две (и только две) отчетливые и ясные вертикальные полосы, как бы сводящие с неба на землю волнистую струю воды.
Самым заметным и самым устойчивым элементом трипольского орнамента, идущим от начала этой культуры и почти до её конца, является знаменитая обегающая спираль.
Важное значение спирального орнамента в идеологии древних земледельцев явствует из того, что он широко распространён во всех культурах расписной керамики Европы. Спиральный орнамент прочно держится в бронзовом веке, в культурах галыптатского и скифского типов и широко распространён в средневековье. Мы видим его на керамике, на жертвенниках из святилищ и на ритуальных предметах. Повсеместность и устойчивость спирального орнамента, рождённого в земледельческом неолите, заставляют нас отнестись к нему с особым вниманием.
На широких трипольских сосудах спиральный узор занимает самое видное, срединное положение, составляя основу всей композиции. Трипольские спирали следует разделить на две группы, отличные по своей графике, но объединённые, как мы увидим, единством семантики: группу с солнечными символами и группу со змеями. Рождение спирали первого типа хорошо видно, например, на раннетрипольском сосуде из Ленковцев: на тулове сосуда, над "землёй", изображены четыре круга; от одного к другому прочерчены двумя линиями наклонные полосы, идущие снизу вверх направо. В развитом триполье эта схема слегка усложняется: основой композиции остаются четыре солярных знака (обычно круг со знаками креста), но наклонно идущие ленты становятся шире, и концы их как бы обвиваются вокруг каждого солнца.
Направление лент тоже снизу вверх, направо. Каждая лента начиналась под знаком солнца и кончалась над знаком соседнего солнца, и так как четыре солнца были размещены равномерно на четырёх боках сосуда, то все четыре ленты создавали впечатление непрерывности и бесконечности. У этого спирального узора не было ни начала, ни конца, так как он охватывал всё округлое тело сосуда. Прочная связь светлых спиральных лент, пересекающих вертикальные дождевые полосы, с солнечными знаками позволяет подойти к вопросу их смыслового значения.
Направление полос снизу вверх направо — это направление бега солнца по небосводу с востока (снизу из-под земли) направо вверх, к зениту, и затем далее направо, но уже вниз, к закату. Именно эта траектория солнца и помещена на трипольских сосудах; здесь особенно подчёркнута начальная, утренняя стадия восходящего солнца, а в зените помещён и сам солнечный диск с крестом или лучами. Стадия заката показана схематично. Это вполне в духе земледельческого искусства, выдвигающего всегда на первое место стадию роста, развития.
Исследователи, попутно касавшиеся семантики трипольского орнамента, нередко писали о культе солнца. Почитание солнца как источника живительного тепла не подлежит сомнению, но следует сказать, что солнце не было у трипольцев и их современников главным божеством, как не было оно главным и в древних ведах, где оно расценивалось как светильник, освещающий Вселенную, где Митра — бог солнца — выступил на видное место много позже, чем его брат Варуна, не говоря уже об их матери Адити.
Солнце в трипольском спиральном орнаменте было лишь признаком неба, но не господином мира. Наряду с солнцем в центре спиралей, как мы помним, оказывалась и луна.
Главной идеей энеолитического спирально-солнечного орнамента с его ритмичным многократным повторением бега нескольких солнц, с его мастерским показом непрерывности этого бега я считаю идею Времени. Солнце и луна использовались здесь как измерители и показатели времени: день за днём, месяц за месяцем. Четыре солнца могут говорить о четырёх солнечных фазах в году. Таким образом, весь сосуд с его росписью отражал полный годовой цикл. Мы поочерёдно рассмотрели все ярусы древнеземледельческой картины мира и выяснили, что трипольский орнамент, как ранний прочерченный, так (в большей степени) и поздний расписной, очень полно и ярко выражает трёхчленную структуру мира, известную нам по Ригведе: земля предстаёт не как граница двух миров, надземного и подземного, а лишь как почва, на которой растут колосья и деревья, в толще которой вызревают семена.
Над землёй раскинулось огромное "воздушное пространство" — небосвод, по которому непрерывно движется обогревающее солнце, а сверху вниз посылаемые силами неба льются желанные потоки дождя из неистощимых запасов верхнего неба, отделённого твердью от видимого небесного пространства. Картина мира, нарисованная трипольскими художниками, отражала сложный комплекс представлений о плодовитости, о двух небесах, содействующих этой плодовитости, и о движении времени, которое становится важным фактором в идеологии земледельцев, ожидающих смены сезонов, дождя, созревания урожая. Спиральный обегающий орнамент образуется в трипольском искусстве не только схемой солнечного пути по небосводу. Другим способом рисования "спирали времени" является изображение змей, изгибающихся точно так же, как и спиральные ленты, вокруг солнечного диска.
В ряде случаев знак солнца отсутствует, и змеи, изогнутые как лежачее латинское s, следуют одна за другой вокруг всего сосуда в непрерывном круговом чередовании. В более изощрённых видах среднетрипольской росписи мы видим сложные спиральные клубки из двух змей, почти соприкасающихся головами. В более раннее время такие парно расположенные змеи охраняли завязки сосудов; теперь они воспроизводят солнечные спирали, сохраняя тот же принцип: змея выползает снизу и направляется направо вверх, как бы воспроизводя бег солнца.
Широко применяется негативный способ изображения змей, когда рисованный краской контур разной толщины образовывал не туловища их, а лишь пространство между ними. Сами же змеи образованы оконтуренным светлым фоном глины сосуда, расширяющимся около голов; чёрные точки обозначают глаза. Иногда образуются два непрерывных ряда змей: один — позитивный, а другой — негативный.
Непрерывные цепи s-видных змей (называемые иногда "распадающейся спиралью") покрывают нередко почти всё тулово сосуда, а сплетения двух змей и змеиные спирали иногда занимают весь средний пояс росписи, тот, что по предложенной выше схеме должен был соответствовать "воздушному пространству". Не противоречат ли змеиные клубки самой схеме? Почему сплетению змей отведено такое почётное место в росписи, место, которое в иных случаях было занято солнцами или лунами?
Обращение к фольклору снова помогает нам. Широчайшее распространение и древность культа добрых ужей — вестников дождя и охранителей влаги — заставляют нас внимательнее отнестись к известным в этнографии змеиным праздникам.
Ужи, как и все змеи той полосы, где располагались трипольские племена, половину года проводили на земле, а на зиму зарывались в земляные норы, как бы умирая, и выползали лишь весной в связи со всеобщим оживлением.
У славян известны два змеиных праздника в году, делящие год на две почти равные части: один из них связан с уходом змей под землю (14 сентября), а другой — с весенним появлением их на земле (25 марта). После 25 марта змеи как бы начинали участвовать в сельскохозяйственном цикле человека, помогая ему вымаливать дождь. С сезонным "умиранием" и "оживанием" змей в фольклоре разных народов связано много поверий и сказок. К ритму осенне-зимней спячки и весеннего пробуждения змей следует добавить и ритм ежесуточного пребывания в норах и выползания на поверхность.
Ужи-покровители дома, посредники между небом и землёй, кроме того, так же как и солнце, являлись показателем времени. Непрерывные цепи маленьких змеек, бесконечной лентой огибающие весь сосуд, или сложные спиральные клубки, внутри которых как бы встречаются две змеи, наравне с непрерывной лентой из четырёх солнц, выражали ту же важную для земледельцев идею Времени.
Мы рассмотрели сложную, но в то же время ясную картину мира, которую трипольские художники считали нужным рисовать на сосудах с наиболее важным содержанием (предположительно с семенным зерном). Древним мыслителям удалось не только дать вертикальный разрез мира в том виде, как они его понимали, но и вложить в эту статическую по существу картину динамическое начало: дожди падают, семена прорастают, солнце совершает свой непрерывный бег. Однако не только эта природная сторона мира оказалась отражённой в расписных композициях трипольцев. Они сумели одновременно показать в этой росписи и свои мифологические воззрения.
В расцвет трипольской культуры рождается новая, невиданная роспись: два верхних, небесных яруса трансформируются в гигантский лик, занимающий всю Вселенную и изготовленный из элементов Вселенной. Очи этого космического существа образованы из солнц, брови — из больших дождевых полос; ручки сосуда воспринимаются как уши. Вместо условного чертежа мира художники дали персонифицированную Вселенную в виде личин, поднимающихся над землёй во всю высоту среднего и верхнего неба, вытеснивших всё, что раньше рисовалось в этих зонах, если оно не помогало формировать гигантский антропоморфный образ божества Вселенной. Рисуя эти лики, художники применили тот же принцип непрерывности, что и при изображении бега солнца. Здесь одно и то же солнце служит правым глазом одной личины и одновременно левым глазом соседней. Поэтому на все четыре личины приходится только четыре глаза-солнца. Но когда люди смотрят на готовый сосуд, они с каждой стороны видят только одно лицо. Чей же лик (или чьи лики) так возвышается над землёй в пpостpанстве двyх небес, что солнце стало его глазами, а хляби небесные — бpовями?
В дpевнейшем индоевpопейском pитyальном твоpчестве — в Ригведе — мы находим обpаз космической богини Адити — Пpаpодительницы Миpа, являвшейся не только матеpью всего сyщего, но и матеpью всех богов. Вполне возможно, что тpипольцы, обладатели высокой земледельческой кyльтypы, yже начинали в III тысячелетии до н. э. фоpмиpовать этот обpаз единого женского божества. Сложнyю задачy изобpажения повсеместного, вездесyщего божества они pешили самым блестящим обpазом: по веpтикали хyдожники заполнили всё видимое и невидимое пpостpанство над землёй, а по гоpизонтали изобpазили четыpе сопpяжённых один с дpyгим лика, котоpые смотpели вдаль "на все четыре стороны".
Понятие четыpёх стоpон пpочно yкоpенилось в тpипольском оpнаменте: четыpёхконечный кpест изобpажался на солнце (в знак того, что оно светит на все четыpе стоpоны?), кpестовиднyю фоpмy имели тpипольские жеpтвенники, четыpёхконечный кpест пpименялся как один из элементов yзоpа. Возможно, что здесь сказывалось желание обезопасить себя "со всех четыpёх стоpон", а само понятие четыpёх стоpон, очевидно, было свидетельством познания четыpёх основных стpан света: севеpа и юга, востока и запада.
Так вот, космическое божество, изобpажённое хyдожниками из Петpен, не только возвышалось до веpхнего неба, но и смотpело своими солнечными очами на юг и на севеp, на восток и на запад. Оно было воистинy вездесyщим. Однако этим не огpаничивается инфоpмация, полyченная нами из анализа обpаза космической богини. В поисках этой инфоpмации нам пpидётся отвлечься от пpедполагаемой Адити и затpонyть дpyгyю темy.
Для pаннего тpиполья, когда господствовал пpочеpченный оpнамент, а не pоспись, особенно хаpактеpны сосyды с двyмя паpами женских гpyдей, pельефно вылепленных из самого тyлова сосyда. С ними связаны не только yжи, но и солнечные спиpали. Hебесный хаpактеp четыpёх гpyдей не подлежит сомнению, а длительность сyществования этого мотива во всей Евpопе на пpотяжении энеолита и бpонзового века заставляет нас очень сеpьёзно отнестись к немy.
Две паpы женских гpyдей подpазyмевают пpедставления о двyх женских сyществах, двyх небесных (их гpyди иногда становятся солнцами) богинях, имеющих пpямое отношение к необходимомy земледельцам дождю. Hам тепеpь легко yгадать этих двyх богинь, подательниц блага — это yже хоpошо известные нам две полyженщины-полyваженки небесного яpyса миpа, о котоpых pечь шла впеpеди. Чаpы с изобpажением двyх оленей и "плывyщие олени" в веpхнем яpyсе pосписи сосyдов свидетельствyют о сyществовании этих пpедставлений и y тpипольцев как в pанний пеpиод, так и в поздний. Паpа небесных богинь выстyпает y тpипольцев не только в виде оленей или безликих гpyдей, но и в женском обличье.
Известны глиняные алтаpики (Липканы, Тpyшешти) с изобpажением двyх женских фигyp. Hа пpостеньком алтаpике из Липкан фигypки не отличаются от обычных статyэток, а тpyшештский алтаpик более сложен: внизy обозначено шесть идолоподобных столбиков, а над ними возвышаются две пpедельно стилизованные фигypы с ожеpельями; головы их пpевpащаются в чаши. Две богини y алтаpя — это свидетельство пpочно yстоявшихся воззpений. Hе подлежит сомнению, что во всех слyчаях (бyдет ли это паpа женских гpyдей или две богини) этим паpным символом обозначаются две небесные подательницы благ, два высших сyщества, содействyющих pождению ypожая.
Возникает закономеpный вопpос: не являются ли эти две богини-подательницы дождя не только наследницами небесных олених, но и теми pожаницами, кyльт котоpых так пpочно деpжался вплоть до сpедневековья, а пеpежитки котоpого в виде изобpажений pожающих женщин с оленьими pогами на головах дожили в кpестьянской вышивке до XIX в.?
По дpевнеpyсским поyчениям пpотив язычества pожаницы всегда связаны с Родом, веpховным божеством неба, повелителем тyч, твоpцом жизни на земле. Совеpшенно естественно, что ко вpемени фиксации этих веpований позднейший патpиаpхальный Род оттеснил матpиаpхальных pожаниц и занял пеpвое место как главный единоличный бог Вселенной. Как yвидим ниже (в главе "Род и pожаницы"), pyсские сpедневековые памятники, сохpанившие двойственное число в yпоминании pожаниц, позволяют считать, что богинь-pожаниц было именно две. Пpаздник pожаниц — пpаздник осеннего уpожая.
Соседство кyльта небесного Рода с кyльтом pожаниц в сpедневековой Рyси и тождественность кyльта pожаниц кyльтy хpистианской богоpодицы позволяют высказать пpедположение, что две тpипольские богини, отpажённые в "гpyдастых" сосyдах, могyт быть сопоставлены с позднейшими pожаницами с большим основанием, чем маленькие безгpyдые фигypки, покpытые татyиpовкой (с котоpыми я сопоставлял pожаниц в 1965 г.).
Веpнёмся к pасписным сосyдам с ликами космической богини. Как на всех этапах pазвития pелигии, здесь нет полной замены стаpого новым, — здесь сyществyет стаpое пpедставление о двyх богинях: огpомные солнцеподобные глаза космических ликов являются в то же вpемя и тpадиционными четыpьмя женскими гpyдями, выделенными pельефом. Поэтомy тpyдно yтвеpдительно сказать о количестве изобpажённых пеpсонажей: по числy гpyдей их должно быть два, а по количествy их самих может быть и четыpе. Учитывая сложность и синкpетичность пеpвобытного мышления, можно допyстить и изобpажение одного божества (одновpеменно зpитель видит только один лик), озиpающего Вселеннyю в четыpёх напpавлениях. Сама возможность pассyждать о числе богинь, пpедставленных в этой интеpесной pосписи, говоpит о том, что аpхаичная чёткая паpность небесных богинь yже yтpачивалась; pождался новый взгляд, и две pожаницы уступали место единой Великой Матери Мира, которая в будущем должна будет передать свои права Урану, Кроносу, Зевсу греческой мифологии или Дьяусу, Варуне, Индре индийцев.
Мифологические новшества не ограничились созданием образа великой космической богини. Где-то на заре индоевропейской мифологии наряду с мифами о рождении богов слагались рассказы о борьбе богов с титанами (Греция) или о сотворении титанов (Индия). Трипольское искусство и здесь даёт нам интереснейший материал.
На одном сосуде из Петрен изображены на противолежащих сторонах два необычного вида великана: почти во всю высоту "воздушного пространства"; рядом с низвергающимися с небес потоками и восходящим солнцем изображена с каждой стороны трёхъярусная фигура, в несколько раз превосходящая размеры солнца. Ноги титана уходят в землю; у него два торса — один над другим, четыре руки с длинными пальцами и одна голова, почти упирающаяся в верхнее небо.
В расшифровке этого сказочного образа нам снова может помочь Ригведа, знающая архаичные (и потому туманные) мифы о Пуруше — первом человеке-титане, который в ряде гимнов стал потом заслонять бесконечную прародительницу Адити и с которым стали связывать даже создание мира. В других, более поздних ведах Пуруша стал отождествляться с Митрой-Солнцем. Кстати, на петренском фризе четырёхчастная композиция образована так: титан — солнце — титан — солнце.
Гимн Пуруше, "закрывшему собою всю землю", рисует его так:
Огромно его величие, но ещё огромнее сам Пуруша.
Четвёртая часть его — всё сущее (на земле),
Три части — бессмертие в небе,
На три части вознесся Пуруша в вышину.
Четвёртая часть его осталась (в земле).
Более поздние веды отразили другую версию, рассказывавшую о том, как риши (вещие сказители) из семерых Пуруш "сделали одного-единственного Пурушу. В то, что выше пупа, превратили они двоих...".
Именно это мы и видим на петренском рисунке: ноги титана наполовину погружены в землю, а туловище "выше пупа" образовано двумя торсами, насаженными друг на друга, но так, чтобы зритель ощущал, что на эту часть вновь созданного великана пошли именно два существа.
Петренский рисунок с двумя титанами и двумя солнцами драгоценен для нас тем, что позволяет датировать истоки ведического мифа временем значительно более ранним, чем первоначальная фиксация индийской мифологии (очевидно, в середине II тысячелетия до н. э.).
Высшей ступенью трипольского ритуального искусства являются изображения антропоморфных и человеческих фигур. Первые (мужские и женские) отделены от вторых только по одному признаку: по трёхпалости, а в остальном они вполне "человечны". Трёхпалые фигуры изображались в очень интересном окружении: во-первых, они всегда выступают обрамлённые чётким знаком в виде буквы О с острым верхом и низом. Такое обрамление в виде двух соприкасающихся концами дуг дожило до средневековья как обязательное окружение сына божия Иисуса Христа. Возможно, что этот символ связан с органом рождения. Женские фигуры на сосуде из Траяна помещены на фоне архаичного неолитического, почти неупотребимого в триполье меандро-коврового узора. На одном из сосудов трёхпалая женская фигура в овале (за пределами которого меандровый фон) сверху и снизу ограничена двойными линиями, которыми обычно обозначают ярус земли и между которыми не только под ногами женщины в нижнем ряду, но и в верхнем ряду, над её головой, нарисованы знаки семян. Не говорит ли это о рождении из недр земли богини, сходной с греческой Геей или индийской Притхиви?
Мужская трёхпалая фигура на сосуде из Ржищева является центром своеобразной "водной" композиции. Как женская трёхпалая фигура на сосуде из Траяна была сверху и снизу обрамлена знаками земли и семян, так ржищевская фигура обрамлена справа и слева традиционными дождевыми полосами, а сверху и снизу — горизонтальными поясами с реалистическими изображениями извивающихся ужей. Особенностью этого сосуда является то, что у него орнаментация не ограничивается верхней половиной, а покрывает весь сосуд до дна. У донной части видны какие-то ростки (?) или змеи; рисунок неясен. Дождевые полосы нарисованы и в нижней половине сосуда.
Возможно, что на этом необычном сосуде изображено рождение (именно рождение) бога водной стихии, подобного Варуне (Урану) — божеству океана и неба. Если такое толкование трёхпалых фигур, обрамлённых О-образным знаком и показанных на фоне или земли, или воды, верно, то мы можем включить в число религиозных новшеств развитого триполья (рубеж IV и III тысячелетий до н. э.) появление первых специализированных божеств земли и воды, божеств вполне антропоморфных и отмеченных только трёхпалостью, птичьими лапами. Вслед за Небесной Матерью и божествами воды и земли в трипольской живописи появляются изображения танцующих женщин, которые Гортензия Думитреску правильно истолковала как "обрывки обрядовых сцен, ритуальных действ жриц, исполнявших типичные движения священного танца магически-земледельческого характера". В интереснейших раскопках В. И. Маркевича в Варваровке (Молдавия) найдены подобные изображения танцующих жриц. Роспись на одном из сосудов содержит изображения колосьев и дождевых полос. Каждый колос (без стебля) окружён "знаком рождения" и широкой дождевой полосой. Среди дождевых полос и колосьев ритмично танцуют три женщины в каких-то мохнатых одеждах с огромной бахромой внизу. Невольно вспоминаются балканские додолы — девушки, одетые в зелёные ветви; их обливают водой, и они танцуют танец дождя. Быть может, этот сосуд был предназначен для той воды, которой обливали трипольских додол?
Другой сосуд из Варваровки содержит точно такие же овальные "знаки рождения", в которых в окружении дождевых полос нарисованы условные растения и 14 фигурок оленей или ланей. Посреди дождевых полос танцуют две девушки; одна из них одета как додола — в одежду с бахромой, но с каким-то странным головным убором, а другая — без бахромы, но с рогатым головным убором танцует среди ланей. Не был ли этот священный танец обрядом, связанным с представлениями о двух рожаницах? На эту мысль наводит рогатый убор и наличие в росписи "оленьцов малых".
В развитой трипольской росписи мы видим и культ солнечного быка (солнце между рогами), и внимание к весенней природе времени пахоты: чёрные треугольники пашни, гусеницы, козлы и козы (давние символы плодородия), собаки, сгоняющие оленя с пашни. В трипольской росписи среднего этапа нас может удивить то предпочтение, которое отдавали художники изображениям собак. В разных концах области трипольской культуры рисовали собак, создавали целые фризы и композиции, где собаки были на главном месте. Обычно собаки изображались не на уровне земли, а в верхнем ярусе, как бы на "небесной земле". Рисунки иногда реалистичны, но чаще сильно стилизованы. Небесные собаки нарисованы в подчеркнуто грозном виде: вытянутые вперёд когтистые лапы, настороженные уши, поднявшаяся дыбом шерсть. Псы всегда или готовы прыгнуть, или уже летят над землёй в высоком прыжке. Не подлежит сомнению, что замысел художников всегда был один: показать собаку в грозном, настороженном виде. Прав был Б. Л. Богаевский, считавший, что в реальной жизни трипольских земледельцев собаки играли важную роль именно как охранители посевов, молодых всходов от своих стад и многочисленных диких животных (оленей, лосей, косуль и др.).
Идея молодых всходов, зеленей, нередко подчёркивалась тем, что рядом с собаками рисовали идеограмму молодого растения — деревцо или колос. Таковы фризы из Шипениц, где есть и ростки всходов, и вспаханная земля, и деревца, а над всем этим, не прикасаясь лапами к земле, летают грозные небесные собаки, охраняющие весеннюю растительность.
Особенно интересно сопоставить трипольскую роспись с той увлекательной страницей истории религии, которая открылась нам благодаря исследованиям К. В. Тревер.
К. В. Тревер обратила внимание на очень частое для иранского искусства изображение крылатой собаки с угрожающе протянутыми вперёд когтистыми лапами. Крылатые псы в декоративном искусстве сасанидского и более позднего времени являются охранителями растений, семян, молодых ростков. Известна композиция, в которой два крылатых пса летают по сторонам молодого растения, охраняя его от зла, почти так же, как псы на трипольском сосуде из Шипениц.
К. В. Тревер сопоставила образы декоративного искусства с данными Авесты, отметив, что крылатая собака — это Саэномерег, Сэнмурв, крылатый пёс, пребывающий на небе: "Обиталище Сэнмурва — на дереве всех семян, исцеляющем от зла". Семена этого небесного дерева Агура-мазда "роняет в дождь для пищи праведному человеку... Моё зерно пусть ест человек".
Сэнмурв — крылатая собака — является посредником между божеством неба и землёй; он, Сэнмурв, стряхивает семена всех растений с чудесного дерева, "от которого постоянно произрастают все виды растений".
Отголоски мифа о Сэнмурве есть не только у иранцев, но и у армян, курдов, славян, молдаван. Культ собаки, охраняющей Добро и Жизнь (в форме иранского Сэнмурва или славянского Симаргла), очевидно, восходит, как и многое в индоевропейском фольклоре, к глубокой древности земледельческого энеолита.
Сюжетное богатство трипольской росписи даёт нам не только систему мировоззрения, но и эволюцию её. На протяжении полутора тысячелетий существования трипольской культуры менялась её хозяйственная система (или, точнее, соотношение отдельных составных частей), менялась в какой-то мере социальная структура и, как мы видели на отрывочных примерах, соответственно менялась и идеология. Древнейший пласт космогонических представлений трипольцев раскрывается в росписи на ритуальных конических чашах, где перед нами предстали необычайно архаичные воззрения неолитических охотников, задержавшиеся до поры расцвета земледелия лишь в силу обычной консервативности религиозных обрядов. Два оленя, управляющие небом и ниспосылающие дождь, — это образ, конечно, дотрипольский, возникший как отражение представлений охотников, живших дуальной родовой организацией.
На других конических чашах того же времени отражён следующий этап представлений о небе: небо разделено на две дождевые области с парой сосков каждая. Здесь уже намечен переход к антропоморфизации. Олени или коровы превращаются в двух Матерей Мира. Для начала III тысячелетия до н. э. и эти воззрения, надо полагать, были уже анахронизмом.
Ранняя стадия триполья даёт все элементы представлений о трёхъярусности мира: земля, небо (видимое) и верхнее небо, хранящее неистощимые запасы дождевой воды. Представления о верхнем небе не реальные, а отвлечённые, умозрительные, так как оно невидимо за голубой небесной твердью; черта, отделяющая верхнее небо от видимого "воздушного пространства", всегда рисуется чётко.
Управление всеми тремя ярусами мира осуществлялось верховной владычицей (или владычицами), которую на раннем этапе не решались изображать в человеческом облике.
Только материнские груди владычицы обрамляли верхнюю половину сосудов; голова её, очевидно, мыслилась где-то в невидимости верхнего неба и поэтому не изображалась. Груди же, символизировавшие дожденосные облака, охотно изображались, так как они входили в видимое с земли "воздушное пространство" Ригведы. Архаичные представления о двух Хозяйках Мира частично проявлялись в том, что одновременно изображали четыре женские груди на одном предмете.
Земля и земное ещё не стали объектом ритуального изображения. Человек, как и его божество, оставался ещё невидимым; даже скульптуры ещё не имели лица. Единственным нарушителем космической отвлечённости орнамента в ранний период был уж, добрый змей-домовик, помогающий человеку сводить дождь с неба на землю. Но уже на раннем этапе, помимо придуманных представлений о трёх зонах мира, возникли ещё два новых и очень существенных комплекса понятий, рождённых в результате осмысления жизненного опыта. Это, во-первых, понятие географических координат, протяжённости пространства на полдень и полночь, на восход и закат. Второе важное понятие, прочно вошедшее в мировоззрение земледельцев, — это понятие круговорота времени, цикличности, для выражения которого трипольские художники нашли остроумные способы. Таким образом, в мировоззрение земледельцев вошли все четыре измерения: поверхность земли, распаханная "вдоль и поперёк", высота мира, теряющаяся в голубой тверди неба, и непрестанное движение этого мира во времени. И всё это было выражено в орнаменте. Орнамент стал общественным явлением, позволявшим, как позднейшие письмена, повествовать о своём отношении к миру и объединять людей для выполнения тех или иных действий.
Необычайного расцвета земледельческая мысль и её выражение достигают в XXX?XXV вв. до н. э. на стадии Триполье В/П?Триполье С/I (по Пассек).
Земля и земное стали изображаться более жизненно: появились растения, семена, всходы, вспаханная почва. Воздушное пространство получило законченную классическую форму: по небу непрерывно бежит солнце, дождевые потоки пересекают его, питая семена в земле. Одновременно с отшлифовкой понятия Вселенной и с чётким графическим изображением её трёхъярусности появляется более усложнённое представление о верхнем небе. Помимо постоянных запасов воды, туда, в невидимую заоблачную твердь, переносят некоторые земные образы, как бы создавая вторую небесную землю: там есть пашни, есть засеянные поля, деревья, колосья, там грозные псы стерегут молодые всходы.
Существенно изменились и представления о верховном божестве, управляющем миром. Как и в каждой системе мировоззрения, новое у трипольцев уживалось со старым: ещё продолжали рисовать двух лосих и четыре женские груди, но одновременно с этим появилось и совершенно новое. Невидимую Великую Мать, которую сотни лет изображали только при помощи её отдельных признаков, теперь художники стали изображать в антропоморфно-космическом облике. Во всю высоту воздушного пространства и верхнего неба они писали огромные лики Матери, возвышавшиеся над земным горизонтом. Здесь трипольские мастера росписи сумели выразить очень сложную мысль о вездесущности своего верховного божества; оно в пространстве и в небе, оно на севере и юге, на западе и востоке, оно — везде.
Трипольская роспись важна для нас тем, что не только позволяет датировать время появления образа Прародительницы, но и то, казалось бы, совершенно неуловимое время, когда Прародительница Мира, единственное верховное существо, стала матерью богов, когда рядом с ней появились младшие боги.
Одновременно с рождением новых богов в трипольской росписи появляются и другие элементы архаичных пластов мифологии, например титаны, полностью соответствующие индийскому мифу о первочеловеке титане Пуруше, и в мифах и в росписи, связанному с солнцем — Митрой. Возникшая тенденция всё более насыщать живопись жизненными сюжетами сказалась и в том, что появились изображения собак, оленей, коз, гусениц, а ещё несколько позднее в росписи появились и люди, правда, не в простом повседневном виде, а как исполнители ритуального танца дождя.
Последний этап трипольской культуры, связанный с ослаблением роли земледелия и со значительным усилением скотоводства, и в частности коневодства, сказался и на идеологии трипольцев. Роспись упростилась, схематизировалась, старые представления ещё существовали, но нового в росписи появлялось мало.
Трипольская роспись, прочерченный орнамент и скульптура требуют дальнейшего изучения, проверки возникающих гипотез, установления локальных (племенных) особенностей, но необычайное многообразие материала, глубина художественных замыслов и увлекающая связь с глубинными пластами индоевропейской мифологии — всё это делает трипольское искусство важнейшим источником по восстановлению ранних этапов земледельческой идеологии, тех этапов, когда зарождалось мировоззрение, сохранявшееся на протяжении многих тысяч лет и определявшее формы многих религий.
Трипольское ритуальное искусство, при посредстве которого мы знакомимся с новым мировоззрением, сложившимся у племён, прочно овладевших земледелием, представляет большой интерес само по себе как часть индоевропейского земледельческого искусства.
Чрезвычайно интригуют те параллели, которые удалось установить между трипольской живописью и гимнами Ригведы: три яруса мира, лик Праматери и в особенности титан Пуруша. Трипольская роспись является точной иллюстрацией к десятому гимну Ригведы, повторяющей все признаки и детали. Возможно, что при решении вопроса об исходной позиции индо-иранцев в их последующем движении на восток нельзя будет исключить из рассмотрения область трипольской культуры. Мировоззрение трипольских племён, кроме того, чрезвычайно важно для наших специальных целей изучения славянского язычества. Большое количество восточнославянских этнографических параллелей в материальной культуре, в орнаментике, обрядах едва ли можно объяснить только одной конвергентностью земледельческого мышления.
Взгляд на карту позднего триполья убеждает нас в том, что почти вся срединная часть восточной половины славянской прародины (понимая под ней область тшинецкой культуры) была заселена на протяжении нескольких столетий носителями трипольскои культуры. Даже если допустить причастность трипольцев к индо-иранской ветви и уход их (или части их) к Пенджабу и Инду, то нельзя думать, что всё земледельческое население Поднестровья и Среднего Поднепровья оказалось вовлечённым в колонизационный процесс. Вполне возможно, что некоторая часть трипольских племён оказалась субстратом обособившихся праславян.
Напомню тезис Б. В. Горнунга о том, что трипольцы входили в число языковых предков славян.