Planeta curata

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

ЖИЗНЬ И ПОДВИЖНИЧЕСТВО СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО.

 Сергий Радонежский родился в 1314 году в семье ростовского боярина(1). Ростовские бояре принадлежали к верхушке аристократии Руси и по значимости не уступали киевским и новгородским. Отца звали Кирилл, а мать — Мария. Исследователи называют примерную дату рождения Сергия на основании даты его крещения и имени, которое он при этом получил, — Варфоломей. Если ребёнка назвали в честь одного из апостолов, который почитался на Руси 11 июня, то его дата рождения приходится на 3 мая, так  как крестили ребёнка на сороковой день после рождения. Хотя православная церковь традиционно считает днём рождения великого подвижника именно 3 мая, в литературе встречались также и другие даты, например 25 августа 1322 г.
Время на Руси тогда было весьма неспокойное. С одной стороны, Русь постоянно подвергалась набегам татар(2). С другой стороны, русские князья находились в постоянной вражде и усобицах, ввергая подчиненный им народ и города в кровопролитные войны. Более того, для того чтобы получить перевес, они заключали союзы с татарами и вместе предпринимали карательные походы на противников-братьев, в которых совершали не свойственные даже «поганым» татарам преступления. Татары были заинтересованы во вражде русских князей и всячески поощряли их честолюбивые планы, выдавая им так называемые ярлыки на царствование, однако ни в коем случае не допускали укрепления того или иного князя и единомыслия среди князей. Часто в качестве заложников у татарского хана жили дети получивших ярлык князей, поэтому правящие на основании ярлыка князья строго следовали ханской политике. С другой стороны, Русь подвергалась частым набегам со стороны княжества Литовского, которое, по сути, было населено русскими и братским народом — литовцами. Литовские князья часто женились на русских княжнах и выдавали замуж своих дочерей за русских князей, однако в силу честолюбия и алчности очень часто то русские, то литовские князья совершали  набеги и грабительские походы друг на друга. В начале четырнадцатого века установилось относительно затишье, связанное с правлением князя Московского, Владимирского и Новгородского Ивана Калиты. Историки противоречиво оценивают его деятельность. С одной стороны, он был наместником хана и по несколько месяцев не слезал с седла, лично объезжая города для сбора дани татарам и выколачивая всё до последнего гроша. С другой стороны, его усилиями сохранялся мир на Руси, и она получала возможность окрепнуть для решительного отпора татарам. Был ли Иван Калита настолько дальновиден и мудр, трудно сказать, однако города сильно страдали от необходимости выплачивать дань. Пострадала и семья Варфоломея, которую вместе с другими ростовскими боярами разорили и вынудили переехать в глухой необжитый уголок к северо-востоку от Москвы в село Радонежское. Это был совершенно другой край по сравнению с Ростовом: густые леса, холмы, быстрые реки. Во многом особенности нового края повлияли на характер будущего подвижника.
У Варфоломея было два брата: — старший Стефан и младший Пётр. Братья были не похожи друг на друга. Варфоломей отличался молчаливостью и рассудительностью, в то время как его братья были больше направлены на мирское. Родители возлагали на среднего сына большие надежды, особенно после того как старший сын Стефан, потерявший жену, от отчаяния ушёл в монастырь, оставив на попечение родителей двоих детей. Варфоломей не спешил обзаводиться семьёй, хотя даже у младшего брата уже были дети. Высказав отцу своё намерение уйти в монастырь и посвятить себя духовной жизни, Варфоломей получил решительный отказ на благословление. Хотя по церковным канонам родители не имели права препятствовать детям уходить в монастырь и в истории церкви существует множество свидетельств того, как будущие подвижники нарушали волю родителей, Варфоломей не покинул родителей, так как очень любил их. Он остался жить вместе с ними, пока жизнь не рассудила по-своему — родители Варфоломея умерли почти одновременно, и тогда уже больше ничего не удерживало Варфоломея в миру.
Похоронив отца и мать и отдав часть своего имения брату Петру, Варфоломей принял решение поселиться в пустыне(3), уйти в леса. Русский историк В. О. Ключевский в своей речи, посвящённой памяти Сергия Радонежского заметил: «Древнерусское монашество было точным показателем нравственного состояния своего мирского общества: стремление покидать мир усиливалось не оттого, что в миру накоплялись бедствия, а по мере того как в нём возвышались нравственные силы. Это значит, что русское монашество было отречением от мира во имя идеалов, ему не посильных, а не отрицанием мира во имя начал, ему враждебных(4)».
Варфоломей предложил брату сопровождать его, и они оба ушли в леса. Почему Варфоломей не желал принять постриг в местном Хотьковском монастыре, в котором жил его брат Стефан и в котором были похоронены его родители? Исследователи жизни великого старца отмечают, что уровень духовности и строгости нравов Хотьковского монастыря был недостаточно высок для Варфоломея.
В Древней Руси было три вида иноческой(5) жизни: общежитие, житие особое и отходное. Для общежития было характерно отсутствие собственных вещей у иноков, строго распределения обязанностей и устав монастыря. Отходное житие — более высокая ступень, для которой характерно пу?стынное уединение, пост и молитва. Особное житие — предшествующий монашескому общежитию этап. Даже мирские люди могли приходить в такие монастыри и жить в отдельных кельях, определяя, возможна ли для них монашеская жизнь или нет. Вот таким монастырём с мирскими людьми и нестрогими нравами был Хотьковский монастырь, поэтому он не устраивал Сергия, которому необходимо было пройти духовные испытания, а не просто делать вид, что он занимается духовностью(6).
Братья ушли в глухой лес и через некоторое время они набрели на высокий холм (Маковец), под которым протекал ручей. На этом месте они построили часовню и свои кельи. Исследователи относят время построения часовни к 1337 г. Нелегка была пу?стынная жизнь, и через некоторое время Стефан покинул их обитель и отправился в Москву. Историки и летописцы по-разному истолковывают этот поступок брата. Иные видят в этом поступке малодушие и рассматривают его как провал духовных испытаний Стефана, другие же считают, что Стефан был человеком другого склада, и его призванием было проповедничество: ему нужны были народные массы, и в их просвещении он видел свою будущую работу. Скорее всего, верно и то и другое. Как бы то ни было, Стефан ушёл в Москву и там стал быстро продвигаться вверх по церковной иерархической лестнице.
Варфоломей остался один. Одиночество — трудный подвиг, и не каждый способен его совершить, не каждого монаха святые отцы благословляли на этот путь, ибо это зависело от индивидуальной психики инока. По-видимому, Варфоломей был предрасположен к такому образу жизни, и, оставшись наедине с дикой природой, он предавался размышлениям и духовной работе. Его гостями были редкие путники, серые волки да медведь, который, согласно преданию, приходил к облюбованному пню и требовал свою краюху хлеба. Благодаря особому складу души Варфоломея и его принадлежности к аристократии, его  «страхи» и «искушения» отличались реализмом и строгостью. Во-первых, у Варфоломея не было видений бесов или какой-либо другой нечистой силы. Во-вторых, отсутствовала «женская тема». За исключением образа матери и образа Богородицы, к которому всё больше и больше устремляясь думы Варфоломея, женские образы в его житии напрочь отсутствуют. Некоторые исследователи считают, что это характерная черта монахов и образа мышления людей русского Севера. Холод проясняет мысль и не поощряет похоть, в то время как от жары расплавляется мозг и холодный рассудок уступает место инстинктам. Данная тема была настоящей стеной для многих подвижников тёплых стран, которые уделяли ей чуть ли не первостепенное значение среди всех испытаний становящегося на путь духовной работы, в то время как для народов Севера её практически не существовало. У Варфоломея также никогда не было крайностей в аскезе. Он не носил вериг. Его аскезой были пост и тяжёлый физический труд.
В начале 40-х годов часовня на Маковце была освящена, а сам Варфоломей был пострижен в монахи и получил имя Сергий в честь христианского великомученика Сергия, которого вместе с другим великомучеником Вакхом церковь поминала в этот день: 7 октября. Само событие — освящение церкви — говорит о том, что у церкви был уже какой-то приход, а с другой стороны, фигура Варфоломея молодого монаха-подвижника, живущего по строгим и даже суровым обетам, не могла не обратить на себя внимание Москвы. Возможно, что брат Варфоломея, Стефан, сыграл здесь не последнюю роль. Впоследствии он часто приезжал сюда, чтобы побеседовать по душам с Сергием, ибо он, скорее всего, был единственным, которому можно было рассказать о своих помыслах и идеях о собирании Руси(7).
Что же составляло духовную пищу Сергия, и в чём заключалась духовная работа великого подвижника и его братьев? Православная традиция приписывает Сергию следование традиции «умного делания», духовной молитвы, при которой подвижник обращается к Высшему напрямую, без посредников. Как правило, своеобразным трамплином для выхода на соответствующий уровень для подвижников выступал молитвенный стих, который повторялся не устами, а сердцем. Техника заключалась в соискании благодати, возогревании молитвы в сердце подвижника, переплавки его мирских шлаков в психике и приуготовлении её для восприятия высших образов. Этим восточное христианство изначально отличалось от католического и от ответвившихся от него позже различных направлений и сект, которые сосредоточились на внешней стороне обрядов. Традиция сообщает, что главной книгой Сергия было Евангелие, над поучениями и притчами которого можно было размышлять всю жизнь.
У Сергия в келье было две иконы: «Богоматерь Одигитрия» и «Никола». Одигитрия означает «Путеводительница». Для русского монашества она выступала связующим звеном с византийской традицией православия. Это была любимая икона Византии. Ей приписывались чудодейственные явления и, в частности, многократное избавление Константинополя от врагов. По случаю одного из таких чудесных избавлений был написан вдохновенный «Акафист Богоматери», который по церковному уставу должен был исполняться на заутрене в пятую субботу великого поста. Именно в этот день, 5 апреля 1242 г. Александр Невский разгромил тевтонских рыцарей на льду Чудского озера. Так случилось, что символьное мышление людей того времени усмотрело в этом не совпадение, а созвучие, поэтому после Ледового побоища акафист и икона «Богоматерь Одигитрия» приобрели для русского воинства, как выразился автор жизнеописания Сергия Радонежского, «значение сакральных атрибутов воинской славы»(8). Сам Сергий, по утверждению православной традиции, в своём «умном делании» обращался к образу Берегини, Путеводительницы с просьбой защитить многострадальную русскую землю.
Другая икона — «Никола», Николай, епископ Мирликийский(9). Он получил особую популярность на Руси. Иностранцы даже называли его «русским богом» — настолько он был популярен. У него были две ипостаси: милосердный покровитель всех обездоленных, их небесный заступник и грозный воитель. Так, икона «Никола Можайский» не раз упоминалась в сказаниях о нашествии на Русь полчищ Батыя, а у самой иконы была ещё разновидность — деревянная скульптура. Она была палладиумом(10) города Можайск — западных ворот Московского княжества. На скульптуре был изображён  Николай с поднятым мечом, грозивший всем врагам Руси.
Несомненно, Сергий Радонежский видел в пу?стынножительстве более действенный способ укрепления нравственного и социально-политического духа Руси, нежели тот способ, который избрал Стефан, который вместе со своими единомышленниками видел будущее Руси в единой церковно-политической организации. Сергий усматривал в намерении Стефана честолюбивые помыслы и чувствовал опасность этого пути как в индивидуальном случае (искус честолюбия), так и в общественном (неизбежное насилие ради внешнего объединения и отсутствие внутреннего объединения).
Сергий не мог не знать причину усобиц и бедственного положения страны, и начатое им дело должно было заложить  фундамент в деле объединения русского народа. В связи с этим интересен и примечателен тот факт, что построенная им на Маковце церковь была посвящена Святой Троице. Это было довольно необычно для того времени, так как образ-символ Святой Троицы был труднопостижим для широких масс, и лишь немногие прозревали его глубину. Этот образ=символ породил за свою историю множество споров, которые иногда выливались в крайние формы. Церкви и храмы чаще посвящались более реальным персонажам, например, Спасу, Богородице, Николе и т.д. В то время традицию Святой Троицы нёс  лишь Киево-Печёрский монастырь. Между тем этот образ-символ как нельзя более подходил в качестве пути к разрешению всех бедственных ситуаций на Руси. Посвящение храма Святой Троице было волей Сергия, который верно понял его историческое значение. Ведь каждая ипостась Святой Троицы находится в единстве с другими ипостасями без ущерба для своей индивидуальности, причём вместе они образуют одно целое качественно более высокого уровня. Первая ипостась Бог-Отец могла символизировать для разделённой на мелкие враждующие княжества Руси общего предка, единый вечный Род всех русичей. Бог-Сын — это воплощение Рода в каждом представителе русского народа. А Бог-Дух — это разлитая повсюду идея всеединства, единокровия, единодушия, единомыслия и сплочённости. Идеи старины ещё были достаточно сильны и проявлялись в новых символах с безудержной мощью, и христианская традиция не сразу могла их устранить. Только многовековая подчистка христианских цензоров почти вытравила их, остались лишь непохожие на другие авраамические религии одухотворённое, возвышенное нравственно православие и необъяснимые и противоречивые факты, ложно истолковываемые исследователями. О них мы ещё поговорим далее.
Слух о молодом подвижнике притягивал многих желающих поселиться в пу?стыне у Сергия Радонежского, однако многие не выдерживали и двух-трёх летних месяцев, а зиму выдерживали лишь единицы, ибо для того чтобы жить в пу?стыне, необходимо было каждый день тяжело трудиться, бороться за существование в суровых условиях и кроме этого необходимо было сохранять в себе силы для духовной работы до и после утомительного дня. Сергий Радонежский на своём примере показывал, как до?лжно трудиться физически и духовно. Он был крепкий и ловкий от природы и, будучи главой общины, тем не менее, иногда помогал тем, кто от старости не мог выполнять тяжёлую физическую работу, например, мог собственноручно построить старцам кельи.
Вскоре в общине Сергия Радонежского набралось двенадцать членов, и их число решили не увеличивать, чтобы сохранить сложившийся порядок и избежать тесноты. Только если кто-то умирал, его место занимал новый инок. С продовольственными запасами было очень трудно; иногда спасали пожертвования, но бывало, что монахи несколько дней голодали. Иногда в общину вступали иноки из бывших состоятельных людей, и это помогало выровнять положение, однако Сергий стремился к тому, чтобы община была независимой и самодостаточной и чтобы живущие в ней могли сами себя прокормить и одеть.
До определённого времени (1353-54 гг.) Сергий был неофициальным игуменом общины, и в ней действовал неофициальный устав, однако глава русской церкви, митрополит Алексей не хотел видеть у себя под боком инакомыслящих и ереси, поэтому в общину был введён устав «общего жития», существовавший в других монастырях на Руси, а сам Сергий официально был посвящён в игумены. Зная нежелание Сергия вступать в формальную церковную организацию и подчиняться её неукоснительным предписаниям, можно предположить, что Сергий пошёл на этот шаг для того, чтобы внешне соответствовать общепринятому уставу, а на деле же иметь возможность проводить монастыркую жизнь согласно своим принципам. В итоге община формально следовала уставу, а по сути духовная работа в ней далеко выходила за рамки общепринятого.
В основе устава лежали принципы равенства, послушания и чёткого распределения обязанностей. Для отсева случайных людей использовалась четырёхступенная система духовного совершенствования. На первом этапе этой системы вступивший в общину был как бы «соискателем». Он жил в монастыре в мирской одежде и присматривался к порядкам монастыря, определяя, сможет ли он жить в нём или нет. На втором этапе «носитель рясы» под началом «старца» проходил послушание и получал наставления. На третьем этапе происходил постриг, и человек получал новое имя. Четвертый этап предназначался не для всех, и лишь самые ревностные и полностью отрёкшиеся от мира и себялюбия получали право на повторный постриг(11). Для чего был необходим этот повторный постриг? Исследователи жизни Сергия Радонежского и его общины отмечают, что на принципы Сергиева монашества огромное влияние оказало учение Василия Великого, который определял задачу монашества как активную борьбу с царящим в мире злом. Монах должен был быть безупречно подготовлен к битве, которая, прежде всего, разыгрывалась в его душе. Он должен был найти зло в самом себе и расправиться с ним. Только после этого он мог чувствовать себя неуязвимым для внешнего зла. Василий Великий требовал от иноков смирения, чтобы не замечалось возникающее из-за иерархических отношений в общине формальное неравенство членов. Он требовал от членов общины добросовестного отношения к любым своим обязанностям и советовал настоятелю следить за тем, чтобы иноки не предавались безделью, и в особенности — празднословию. Повторный постриг ещё больше отрывал человека от мира, и его уже ничто не связывало с ним. Так происходило отрицание отрицания и возникал желаемый синтез, а простая монашеская жизнь для многих, по-видимому, оставалась лишь антитезисом, который требовал своего снятия.
В житии Сергия православная традиция приводит рассказ о том, как некий крестьянин пришёл в общину издалека, чтобы посмотреть на Сергия Радонежского. Сергий в это время вскапывал землю на монастырском огороде. Для него эта работа была не просто рутиной, а возможностью побыть наедине и предаться размышлениям, упорядочить свои мысли, поэтому он просил членов общины не беспокоить его в это время. Монахи велели пришедшему подождать, однако это было легче сказать, чем сделать, и крестьянин начал подглядывать за Сергием через щель в заборе. Увидев худощавого человека среднего роста, в простой рясе из грубого сукна, крестьянин обиделся на монахов, решив, что они подшутили над ним и показали ему самого последнего послушника монастыря. «Аз пророка видети придох, вы же ми сироту указасте», — возмущался крестьянин и, став у входа в церковь, решил там дожидаться Сергия. Наконец, Сергий закончил работу в огороде и в той же одежде подошёл к крестьянину, прося прощения за задержку. Крестьянин ещё больше возмутился, полагая, что монах продолжает игру, начатую другими братьями, и хочет его одурачить, выдавая себя за Сергия. И лишь когда к Сергию приехал по своему обыкновению для беседы один из местных князей и Сергий в той же одежде начал беседовать с ним, крестьянин подождал, пока все разойдутся, подошёл к Сергию и опросил у него прощения. «Ныне познах поистине о тебе, отче, яко же слышаком, тако и видехом», — т.е. что слышал о тебе, то и увидел(12).
Великий старец покидал монастырь только для того, чтобы уладить ссоры и усобицы между князьями. Это был подготовительный этап высокого долга Сергия по объединению Руси — работы, которая увенчается победой на Куликовом поле. Впрочем, однажды он покинул монастырь на довольно долгое время. Это случилось после того, как его брат Стефан, принятый в обитель для жития в ней и не получивший особых почестей, которые, как ему казалось, подобают московскому священнику, во время одной из служб назвал себя игуменом монастыря вместо Сергия. Это была болезнь честолюбия, и Сергий, решив не ссориться с братом, покинул общину. По всей видимости, речь шла о более серьёзных вещах, и Сергий не хотел подчиняться тем требованиям, которые от лица московского митрополита Стефан привёз на Маковец. Может быть, Стефан был своего рода ревизором от Москвы, которому было поручено выяснить, соответствуют ли порядки общины на Маковце общепринятым нормам.
Через некоторое время Сергий вместе с теми монахами, которые не были согласны с таким поворотом событий и принципами общего жития и оправились вместе с ним, устраивает на Киржаче, в нескольких днях пешего пути к юго-востоку от Маковца, новый монастырь, а впоследствии ещё ряд других монастырей. Этот случай весьма интересен. Действительно, какова была цель приезда Стефана в общину Сергия? Почему, несмотря на «неповиновение начальству», Сергия не только не преследуют, но всячески стараются вернуть в лоно общей церкви? Вряд ли московские церковники боялись славы Сергия, так как было множество способ устранить Сергия незаметно.
Некоторые авторы отводят монастырям довольно скромную роль в организации военного дела на Руси и ограничивают их военные функции местом для ночлега военных отрядов и размещения продовольственных запасов. Другие же склонны видеть в них форпосты, крепости на подступах к городу. Мы считаем, что их роль, действительно, недооценена, и, вероятно, монастыри давали первый отпор врагу и хоть на короткое время задерживали его продвижение вперёд. Как бы ни был мал монастырь, но он был ядром объединения тех, кто не ждал милости от татар и рассматривал войну с ними как долг, а свою смерть как второстепенное в этом мире явление. Беда Руси заключалась в том, что на фоне множественных примеров героизма и самопожертвования, было множество примеров предательства и клятвопреступлений, диверсий, совершаемых своими же людьми, родными и близкими, по наущению татар или же самопроизвольно. Роль Сергия заключалась в недопущении вражды между князьями, клятвопреступлений и вероломства, в укреплении их союза и единомыслия(13). Основывая всё больше и больше монастырей-крепостей, Сергий и его соратники проводили собирательно-подготовительную работу по укреплению Руси, поиску людей, способных жить по их уставу и видящих в защите отечества свой первостепенный долг.
Во второй половине 70-х годов нашествие татар на Русь становилось всё более и боле неотвратимым. К середине 1377 г. Мамай подчинил себе все кочевые племена западнее Волги и начал наступление на Нижний Новгород. К 1380 г. Мамай собрал для похода на Русь большое войско.  Также у татар были иностранные наёмники; союзниками Мамая выступали и литовский князь Ягайло, и рязанский князь Олег. Численность татарского войска намного превосходила войско  возвысившегося к тому времени великого князя Московского и Владимирского, Дмитрия Ивановича, впоследствии названного за победу в Куликовской битве Дмитрий Донской, и он мог рассчитывать только на единственную помощь:  помощь своего народа, ополчение. Но проблема заключалась в том, что не было той идеи, которая заставила бы народ ополчиться — народ нельзя было принудить к этой битве, и ему нечего было пообещать. Князья и простой народ всегда находились в противостоянии и отчуждении. Князья облагали простой народ податями и смотрели на него свысока. Народ не верил также и митрополитам и прочим попам-честолюбцам, но он верил настоящим подвижникам, таким как Сергий. К нему и оправился Дмитрий за благословлением. До поздней ночи пробыл Дмитрий в келье у Сергия, пытаясь убедить того в искренности своих намерений и необходимости этого похода. Он должен был получить от Сергия благословление, причём весь народ должен был увидеть некое подтверждение этому, чтобы ополчиться на татар, чтобы война против них стала «священной». После ночного совета с наиболее уважаемыми старцами общины Сергий принял решение  благословить Дмитрия на битву. «Поди, господине, на поганыя половци, призывая Бога, и Господь будет ти помощник», — сказал Сергий князю, а затем тихо, чтобы никто, кроме Дмитрия, не слышал: «Имати, господине, победити супостаты своя»(14).
Затем Сергий подозвал к себе двух иноков. Это были боярин Андрей Ослябя, недавно принявший монашеский постриг, и молодой богатырь Александр Пересвет. Их одеяния были особыми. На голове у обоих был так называемый «шлем спасения» — островерхий куколь с вышитым на нём крестом. Это был образ «великой схимы». Этот образ означал многое, и в первую очередь, полную готовность монаха-воина пойти на верную смерть ради благого дела. «Се ти мои оружници», — сказал Сергий князю Дмитрию, и князь всё понял. Эти два инока были для народа явным доказательством того, что Сергий благословил князя на битву. Иноки были всем известные люди, поэтому все догадались бы о том, что Сергий действительно  благословил князя.
Здесь возникает кажущееся, с точки зрения православной традиции противоречие: ведь согласно церковным законам, а именно согласно Четвёртому Вселенскому Собору в Халкидоне, монах не должен был поступать на военную службу и участвовать в битвах. За нарушение этого запрета он подвергался отлучению от церкви, а принцип иноческого послушания перекладывал этот грех на игумена, который благословил своих инков на пролитие крови. Это служит доказательством того, что община Сергия была весьма своеобразным институтом, и её принципы расходились с традиционными. Некоторые исследователи (историки В. А. Кучкин и В. Л. Егоров) без серьёзных оснований отрицают какое-либо участие Сергия и его иноков в Куликовской битве. Так, участие монаха Александра Пересвета отрицается Кучкиным на том основании, что в списке погибших летописец назвал его просто — Александр Пересвет. Однако это, как замечает исследователь Н. С. Борисов, вполне объяснимо. Не мог же летописец — человек церковный — не видеть в этом несообразности — монах и воин. Тем не менее, в произведениях фольклорного и светского характера — «Задонщина» и «Сказания» — сохранились сообщения о монахах-ратоборцах. Что касается боярина Осляби, то его монашество ставится тем же исследователем под сомнение на том основании, что в списке «Задонщины» он не был назван по имени, т.е. это означает, что к 1380 г. он ещё не был монахом. Егоров же считает, что Пересвет и Ослябя были монахами в общине Сергия, но направились на битву по своему почину. Однако этого никак не могло случиться без благословления Сергия.(15)
В ночь с 7 на 8 сентября по приказу князя Дмитрия русское войско переправилось через Дон. Утром 8-го сентября обе армии начали сближаться. Согласно обычаю, лучшие представители армий должны были вступить в схватку, которая должна была определить исход битвы. Здесь возникает вопрос: почему со стороны русской армии в схватке участвовал инок Александр Пересвет? Ведь чтобы противостоять татарскому воину-профессионалу, лучшему из многотысячного войска, необходимо было иметь не только веру, но и соответствующие навыки. Да, Александр Пересвет, был богатырём и мог приобрести ратные навыки до перехода в общину Сергия, но зачем воину-богатырю уходить в общину, т.е. следовать не своему долгу (карме), если только эта община не была духовным воинством? Ведь если предположить, что община Сергия была простой православной общиной, то Александр Пересвет, выйдя на битву с профессиональным поединщиком-татарином, просто опять вернулся в мир, что противоречит логике, учитывая благословление и великую схиму, полученные от Сергия. В поединке Александр Пересвет победил татарина Челубея, однако сам был смертельно ранен. Исход и последствия Куликовской битвы во многом схожи с результатом этого важного поединка.
Князь Дмитрий, несмотря на протесты бояр, отдал свои доспехи похожему на себя воину, наказав стоять у великокняжеского стяга, а сам поскакал в Сторожевой полк, задачей которого было втянуть татар в рукопашную схватку и не дать им обстрелять себя стрелами, что татары всегда использовали в битве. Самоотверженность князя и его решительный настрой воодушевила войско. Все ополченцы стали свидетелями личного подвига князя, ставшего в ряды Сторожевого полка. Князь поистине выполнил свою клятву простому народу и уподобился простому смертному, презревшему смерть, ведь весь Сторожевой полк был обречён на гибель. Так в священной битве-войне устранилась пропасть между аристократией и простым людом.
Почти все воины Сторожевого полка погибли, выполняя поставленную задачу и прикрывая собой князя от смертельного удара. Дважды под князем падал конь. Один раз он был ранен сам, но продолжал сражаться уже  в рядах подоспевшего Большого полка. Лишь обессилев от потери крови, он добрался до дубравы неподалёку и там свалился с коня.(16)
Значение Куликовской битвы для русского народа трудно переоценить. Она показала, что народ в состоянии дать отпор татарам, но для этого необходимо единодушие верхов и низов, устранение усобиц и направление всех помыслов и усилий на это общее дело. После Куликовской битвы татары уже не могли, как прежде, свободно разъезжать по Руси. Однако у степного дракона вместо отрубленной головы выросла другая. Из-за заволжских степей пришёл хан Тохтамыш и сначала добил Мамая, а затем двинулся на Русь. Тогда князей охватило отчаяние, малодушие и боязнь за сохранность собственных владений. Москва была взята через предательство суздальских княжичей Семёна и Василия, которые, будучи в стане Тохтамыша, поклялись что тот не причинит жителям осаждённой Москвы вреда. Тохтамышу действительно нужен был только князь, который из-за тактических соображений покинул Москву, оставив боярам в залог свою жену. Однако Тохтамыш нарушил клятву княжичам и разорил город, убив множество жителей и других взяв в плен.
Сергий не терял надежду объединить русских князей и продолжал совершать свои миротворческие походы, дабы своими доводами и вразумлениями наладить отношения с враждующими князьями. Сергий из-за своего обета всегда ходил пешком. И хотя он был крепко сложён от природы, под старость он занемог. В сентябре 1392 г. его почти одолела болезнь, и 25 сентября 1392 г. он скончался. Вскоре после кончины Сергия Радонежского начали почитать как святого. 5 июля 1422 года состоялось обретение мощей Сергия.
Значение Сергия Радонежского для Руси велико, и поэтому его потомкам необходимо знать и помнить о его подвижничестве, собирать все сведения, которые касаются его жизни и работы, дабы, взирая на него как на образец, совершать подобные или ещё более великие дела. С большим вниманием и почтением относился к жизни и делу Сергия Радонежского русский философ, автор «Философии Общего Дела», Николай Фёдорович Фёдоров(17). Они были во многом похожи. И тот и другой видели в образе Святой Троицы мощный и судьбоносный символ для русского народа, следование которому устранило бы небратские отношения и объединило весь народ в едином общем деле. И Сергий Радонежский, и Н. Ф. Фёдоров понимали данный символ гораздо шире, чем ортодоксальное христианство. О том, как мог истолковывать его Сергий Радонежский, мы говорили выше. Н. Ф. Фёдоров видел  в  данном символе, в частности, указание на должную сыновнюю любовь по подобию любви двух ипостасей Святой Троицы к Богу-Отцу, а значит и любовь ко всем предкам, а значит необходимость их воскрешения. Н. Ф. Фёдоров отмечал, что даже после смерти Сергия Радонежского его дух продолжал оберегать Русскую землю; в годы распрей и бедствий  непременно приходило ободряющее знамение в образе Сергия и непременно всё обустраивалось. Рассматривая дело Сергия Радонежского по объединению народа и сотворению единодушия, Н. Ф. Фёдоров подробно останавливается на единственном в своём роде и неповторимом русском чуде: — строительстве обыденных храмов в один день. Возможность построения храма из подручных материалов (дерева, старых рельс и т.д.) за один день показывает, по мнению Н. Ф. Фёдорова, что «главная причина розни заключается не в людях, а в отсутствии дела безусловно благого и святого дела, которое было бы одинаково дорого для всех»(18). В этом единодушии, соединяющем многих на единое дело, и заключается, по мысли Н. Ф. Фёдорова, разгадка того, что? такое Русь, в чём её самобытность и на что она способна.(19) Храм должен одновременно быть и музеем, и школою, в которой дети получали бы как духовные, так и светские знания, история и естествознание наполнялись бы нравственным светом, а не были бы той циничной и политизированной идеологией, к которой мы привыкли сейчас. В этом Н. Ф. Фёдоров видел одно из возможных посмертных чудес Сергия Радонежского(20). Восстановление всех разрушенных крепостей-кремлей и обязательная военная служба для установления мира, покуда существуют внешние враги, а затем обращение воинского дела в общее дело по регуляции природы — вот как вслед за Сергием Радонежским видел Н. Ф. Фёдоров проект общего дела в области отечествоведения.
В общем деле по регуляции природы и воскрешению предков одну из главных ролей Н. Ф. Фёдоров отводил памяти, поминовению умерших. Это связующая нить между живущими и ушедшими в другой мир. Чем больше сведений об умерших собирают живущие, чем сильнее происходит акт их поминания, тем ближе они к нам, тем реальнее наша связь с ними. В связи с этим, а также принимая во внимание интерес, который проявляли как Сергий Радонежский, так и Н. Ф. Фёдоров к образу Святой Троицы, интересен тот факт, что простой народ во многих уголках Руси совместил более древний праздник поминовения предков — Родительский день — и пришедший с христианством праздник Троицы. В этом, наверняка, проявилось чутьё простого народа, который понял единство ипостасей Троицы по-своему, не вдаваясь в схоластические споры церковных сановников. Почтение памятью оживляет умерших, хранит их в нашем сердце, и эту работу необходимо выполнять как для ушедших родных, так и для людей местного и планетарного значения. Жизнь последних находит различные отсветы и отклики в наших сердцах и помогает осознать неслучайность нашего прихода на землю и ответственность за судьбу своего народа и Земли.

Ковальский А.А.
Редактор журнала «Общее Дело».