ЖИЗНЬ М.В. ЛОМОНОСОВА

  Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериной II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом.
А.С. Пушкин

Желание написать статью об этом великом человеке появилось у нас чуть ли не с самых первых выпусков журнала, но мы осознавали сложность этой задачи, поскольку М.В. Ломоносов один из самых известных учёных нашей страны, и о нём уже многое было написано и до нас. Почему же мы всё же решились на это? У крупных исторических личностей есть одно общее свойство: со временем потомки начинают воспринимать их жизнь через вереницу наиболее ярких стереотипов, отодвигающих на второй план не менее важные детали и достижения выдающегося человека, без которых его жизнь и заслуги не могут быть правильно поняты. Нам кажется, что М.В. Ломоносов даже в большей степени, нежели другие учёные нашей страны, подвергся такой стеоретипизации: практически каждый старший школьник или студент знаёт о его рвении к знанию, о том, что он пешком пришёл из Архангельска в Москву, чтобы учиться, что он был опередившим время гением, и эта иллюзия знакомства с биографией учёного умаляёт их дальнейшее желание поближе с ним познакомиться, например, прочитав книгу о нём.

Наша статья не претендует на исчерпывающее изложении жизни Михайла(1) Васильевича, ибо в рамках журнала сделать это очень трудно, но нам хотелось бы пробудить новый интерес к его личности, осветив в том числе и то, что мы сами относительно недавно в нём открыли.

Село Ломоносово известно тем, что здесь в 1711 году в деревне Мишанинская родился великий русский учёный М.В. Ломоносов. Ранее село состояло из двух деревень — Денисовка и Мишанинская, позднее деревни объединились в одну, а позже, когда отмечался юбилей учёного, село было переименовано в Ломоносово.

Итак, точно известен год рождения учёного (1711), и предположительно известен день: 8 ноября по старому стилю, что для XVIII века соответствует 19 ноября. Это был день Михаила Архангела. Родился М.В. Ломоносов в деревне Мишанинская(2) Куростровской волости Двинского уезда Архангельской губернии в семье зажиточного помора(3) Василия Дорофеевича и Елены Ивановны (урождённой Сивковой) Ломоносовых. Есть предположение, что фамилия Ломоносов происходит не от сломанного носа, а от растения ломонос семейства лютиковых. Отец будущего учёного занимался рыбным промыслом, и уже с десяти лет Михайло отправлялся с ним в плавание. Отец был неграмотен, но изобретателен(4), смел и расторопен, а также добрый по натуре, что не мешало ему быть весьма суровым в обращении с сыном. Михайло трудился в море наравне с другими рыбаками и особых привилегий хозяйского сынка не имел. Суровая природа северного края и морей давала пищу для размышлений любознательному юноше: полярные сияния, полярный день, во время которого солнце во второй половине июня уже не садится вечером за горизонт и многие другие явления, которые взрослые не могли объяснить, да и сами не хотели разбираться в них, так как их мысли вращались вокруг всепоглощающего непростого быта. Однако азы учения юноша всё же получил, обучившись грамоте сначала у соседа Ивана Шубного, а затем у С.Н. Сабельникова, дьячка из Холмогорской певческой и подьяческой школы. Первыми книгами М.В. Ломоносова были Псалтирь и Новый Завет. Вскоре сын Василия Дорофеевича, благодаря своей глубокой памяти, стал читать псалмы и каноны в церкви, превосходя более старших сверстников по учению. Однако вскоре юноша увидел в доме своих знакомых Дудиных книги светского содержания, и после смерти главы семейства, Христофора Павловича, он смог выпросить у его детей три книги «Грамматику» Мелетия Смотрицкого, «Псалтирь Рифмотворную» Симеона Полоцкого и «Арифметику» Леонтия Магницкого. Эти книги М.В. Ломоносов впоследствии назовёт «вратами своей учёности». В «Грамматике» будущий учёный познакомился с анализом языка с точки зрения орфографии, этимологии, синтаксиса и просодии (учение об ударении). Последний раздел разъяснял принципы стихосложения, однако с точки зрения классических языков, что совершенно не подходило для русского языка(5). В «Псалтири» Симеона Полоцкого был другой образец стихосложения, основанный на рифмах, что было ново для современников. «Арифметика» содержала интересное вступление автора, в котором он, используя риторические приёмы, заявлял, что всё сотворённое Богом предназначено для человека, который может и должен осуществить свои права на мир, для чего ему должны послужить цифирная наука и другие точные науки. Первая часть книги была посвящена арифметике (сложению, вычитанию, умножению, делению) с примерами на каждый день: разделить жалование на взвод солдат, подсчитать дневную торговую прибыль и т.д., а во второй были знания, предназначенные для навигаторов. Эта книга была учебником для Навигацкой школы при Морской Академии в Петербурге, но по ней в России учились ещё очень долго, по крайней мере до середины XVIII века, и не только навигаторы(6).

Поморы в летней одежде. Начало 20-го века.

Время и место рождения М.В. Ломоносова, а также его любознательность и бунтарский характер предопределили неизбежное знакомство юноши со старообрядцами, или «раскольниками», которое некоторые биографы относят к его тринадцатилетию, а другие к более позднему времени, к шестнадцати годам.

Напомним, что причиной раскола между старообрядцами и сторонниками реформы 1651 года московского патриарха Никона было принципиальное неприятие новых правил, касающихся ритуала, а именно: крещение не двумя, а тремя перстами, написание «Иисус» вместо «Исус», трёхкратное, а не двукратное произнесение «аллилуйя» во время службы. За этими для нас, казалось бы, несущественными внешними деталями, за сохранность которых боролись старообрядцы, скрывались церковно-геополитические интересы.

После подписания греками Флорентийской унии(7) с католиками, падения Константинополя и ополячивания Литвы, покорения Литвой Киева среди консервативно настроенных православных возникли убеждения в превосходстве московской традиции в отношении изложения православной веры над прочими. Принятие этих «малых» западных нововведений означало бы признание за Западом верховенства(8). Масштабы сопротивления поражают воображение: два с половиной миллиона человек, то есть одна десятая населения страны, пострадали тем более, что против них было употреблено насилие; многие из лидеров, такие как протопоп Аввакум, его сподвижник инок Епифаний, боярыня Феодосия Морозова были сожжены или погибли в заточении(9). Многие из старообрядцев совершали самосожжения, целыми общинами, включая женщин и детей, что вообще не укладывается в голове у современного человека: ради чего люди совершали эти массовые самоубийства(10)? Наверняка этот вопрос волновал и юного М.В. Ломоносова, на родине которого раскольники спасались от гонений и который был поражён масштабом и силой их сопротивления, тем более что среди них были очень умные грамотные люди. Некоторые исследователи считают, что юноша какое-то время даже жил и обучался в старообрядческой школе(11) в Выгорецкой пустыне на реке Выг, в которой была огромная по тем временам библиотека (194 рукописных и 150 печатных книг)(12).

Выгорецкая пустынь это центр старообрядческой беспоповщины, основанный во второй половине XVII века на реке Выг противниками Никона выходцами из Соловецкого и других монастырей.

По мнению В. Шубинского, в старообрядцах Ломоносов видел людей, у которых, в отличие от большинства живущих в однообразном материальном быту, была сверхцель, и неважно, что эта цель в то время могла быть только одна: спасение души ради будущей лучшей жизни, ведь при этом посвятившие себя этому делу оставляли современникам вполне осязаемые и значимые результаты их духовной работы(13).

В богатой библиотеке старообрядцев М.В. Ломоносов познакомился с древнерусской письменностью, с церковнославянскими книгами. Кроме того, среди старообрядцев было много рудознатцев, разговоры с которыми могли пробудить в нём интерес к свойствам веществ и минералов.

В общепринятой версии девятнадцатилетний Ломоносов сбежал из дома, взяв непонятным образом у земского старосты свой паспорт, без которого в ту пору нельзя было путешествовать по России, а также тёплую одежду и любимые книги и, направившись в неизвестную Москву, не зная, где и чему он будет учиться. Этот поступок действительно представляется героическим, даже граничащим с безумием, напоминающим выход корабля в открытое море без карты, навигационных инструментов и цели. Вряд ли хоть и молодой, но бывалый моряк отважился бы на такое, не имея каких-нибудь серьёзных гарантий. Однако из академической биографии мы знаем, что по приезду в Москву в январе 1731 года он остановился у знакомого приказчика с Курострова, которого «случайно» встретил на следующее утро после прибытия рыбного обоза в Москву и сразу же подал заявление в Славяно-греко-латинскую академию, куда был зачислен не то 15 января, не то в конце января. Уж очень гладко всё сложилось!

Гораздо более правдоподобной кажется версия о том, что поездка в Москву была тщательно продумана его учителями-старообрядцами из Выгорецкой пустыни, в первую очередь Андреем Денисовым, которые помогли ему устроиться в Славяно-греко-латинскую академию вопреки правилам(14). Тогда становится понятным рвение, с которым уже «староватый» для учёбы юноша взялся за науки и почему он не принимал участие в развлечениях одноклассников: у него была вполне конкретная цель и моральная ответственность перед теми, кому он был обязан своим продвижением. Умаляет ли это его героический поступок и образцовую волю к знаниям? Нисколько. Почему же впоследствии он не раскрылся как старообрядец? По-видимому, на каком-то этапе своего пути он разочаровался и в старообрядцах, среди которых также было много желающих обогатиться, в том числе и за счёт имений тех, кто совершал самосожжение(15).

Старообрядцы.

Нужно сказать несколько слов о Славяно-греко-латинской академии, в которой начал учиться М.В. Ломоносов. В просторечии она называлась Спасскими школами, поскольку она располагалась в Заиконоспасском монастыре. Её проект был составлен всё тем же Симеоном Полоцким, но лишь при Петре I академия стала «кузницей кадров» не только для церкви, но и для государственного аппарата. Поначалу в неё принимали учеников любого происхождения, однако уже в 1728 году было принято решение не принимать в академию солдатских и крестьянских детей, из-за чего М.В. Ломоносов при зачислении в академию назвался дворянином. В академии обучали латыни, греческому, церковнославянскому, истории, географии, пиитике, риторике, философии и богословию. При хороших способностях можно было закончить академию за двенадцать-тринадцать лет, но были случаи, когда учёба растягивалась на двадцать лет! М.В. Ломоносов прошёл за полтора года четыре класса, что позднейшие историки академии упоминали как своего рода «рекорд»(16). К этому периоду относятся первые опыты Ломоносова в русском и латинском стихосложении, за успехи в котором он был прозван в академии «Вергилием»(17). Однако вскоре М.В. Ломоносов начал тяготиться учёбой, поскольку уровень преподаваемых знаний был недостаточно высок, а его будущая образовательная карьера в качестве сына дворянина была не очень радужной: у детей священников было гораздо больше возможностей, а тут как раз для Оренбургской экспедиции на реку Орь необходим был учёный священник, для чего юноша, полагая, что о его «дворянстве» за три года забыли, назвался сыном священника. На этот раз обман вскрылся, и М.В. Ломоносову грозило не просто отчисление, а ссылка в дальний монастырь. Однако же его не только не сослали, но и простили, позволив далее учиться в академии. Согласно легенде, за него заступился сам новгородский архиерей Феофан Прокопович, «его узнав и полюбя за отменные в науках успехи»(18). Историки сомневаются в том, что Ф. Прокопович и Ломоносов встречались, однако какое-то покровительство у Ломоносова всё же было, иначе он бы вылетел из академии в два счёта. Возможно, действительно верна версия о том, что ему покровительствовали братья Денисовы из Выгорецкой старообрядческой общины, с которыми вёл переписку Ф. Прокопович. Тогда заступничество последнего кажется вполне обоснованным. С другой стороны, зачем старообрядцам продолжать поддерживать решившего стать священником официальной церкви и тем самым отрёкшегося от старообрядства юношу? Только если он тайно продолжал исповедовать раскол. Так это или нет, но в 1735 году у студента М.В. Ломоносова появилась другая лучшая возможность повысить уровень своих знаний: обучение в Санкт-Петербургской Академии Наук.

Славяно-греко-латинская академия сегодня

Санкт-Петербурская академия была создана по проекту Петра I, который не поскупился привлечь в преподавательский состав лучших западных учёных, вербовкой которых занимался Иоанн Шумахер, работавший тогда библиотекарем Императорской библиотеки, а впоследствии ставший секретарём академии, советником президента и казначеем. Шумахер был прежде всего хитроумным дельцом и интриганом, и он больше заботился о своём кармане, чем о будущем Российской науки, да и после смерти супруги Петра I, Екатерины I, академия была брошена на произвол судьбы, поэтому не удивительно, что многие талантливые западные учёные, не получив обещанного, покинули академию. Шумахер, чтобы заполнить вакансии, продвигал в профессора молодых иностранных членов академии, однако впоследствии искусно стравливал «стариков» и «молодёжь», руководствуясь принципом «разделяй и властвуй». О цели петровского проекта — взращивания своих профессоров для преподавания в академии — давно уже было забыто. Лишь в 1733 году первый русский, В.Е. Адодуров был произведён в адьюнкты(19) математики. При академии сначала работала гимназия, чтобы готовить своих студентов, однако вскоре она пришла в упадок, и для университета пришлось приглашать учеников Славяно-греко-латинской академии. Первый «призыв» из 12 учеников состоялся в 1732 году, но до чтения лекций даже не дошло из-за безответственности руководства(20). Но 1736 году была сделана вторая попытка запустить работу университета, и 24-летний М.В. Ломоносов был среди 12 спасских школьников(21), прибывших в Санкт-Петербург. Однако парадокс заключался в том, что самого университета не-бы-ло, и начальство не знало, что делать с москвичами, а выделенные на них деньги почему-то быстро закончились. Очевидно, что спасские школьники были лишь поводом для очередного отмывания денег со стороны администрации. Сами школьники, терпящие «нужду и убожество», подали жалобу, чем сильно испугали Шумахера, который приказал их наказать батогами, и затем их определили… опять в гимназию. Однако М.В. Ломоносова это, к счастью, не коснулось. Ещё до прибытия ломоносовской группы в Санкт-Петербург известный немецкий минералог того времени И.Ф. Генкель//?// в ответ на запрос президента академии Корфа о направлении в Россию искусного и знающего горное дело химика предложил послать в Германию нескольких способных молодых людей со знанием современной физики, латыни и немецкого, чтобы выучить их всему необходимому. Российское правительство хорошо оплачивало такую учёбу за рубежом, поэтому сам Генкель был лично заинтересован в этом. Из 31 гимназиста годным для отправки в Германию по вышеуказанным критериям почему-то оказался только один сын директора Берг-коллегии Густав Рейзер с двумя товарищами: Дмитрием Виноградовым(22) и Михайлом Ломоносовым. Остальные не знали в достаточной мере латынь и немецкий, хотя в гимназии они должны были их изучать. Ситуация очень напоминает настоящее время.

Здание Петербургской Академии наук на Васильевском острове (Университетская наб., дом 5)

Христиан фон Вольф — немецкий учёный-энциклопедист, философ, юрист и математик, один из наиболее заметных философов в период после Лейбница и до Канта, основоположник языка немецкой философии. Учитель М. В. Ломоносова.

Итак, 8 сентября 1736 года Ломоносов с товарищами направился на учёбу в немецкий город Марбург, где преподавал знаменитый учёный и мыслитель, последователь и продолжатель Лейбница, Христиан фон Вольф. Заслуга Вольфа, человека энциклопедических интересов, изучавшего философию, математику, физику, механику, заключается не в каких-либо открытиях, а в том, что он смог соединить в единую и непротиворечивую систему научные знания своего времени и доступным языком, живо, «без бумажки» излагал её студентам, среди которых оказался и М.В. Ломоносов. В программу марбургского курса входили физика, химия, физическая география, минералогия, механика, гидравлика, гидротехника, плавильное дело, геометрия, черчение, совершенствование русского, немецкого, латыни, а также изучение французского и английского (который из-за своей непопулярности был исключён)(23). Вольф взял на себя руководство над занятиями русских студентов, и, по-видимому, первый год занимался с Ломоносовым и Виноградовым индивидуально, так как их немецкий не позволял им слушать лекции в общем потоке. Биографы отмечают глубокое влияние Вольфа как учёного и мыслителя на М.В. Ломоносова. Философско-религиозной базой учения Вольфа была идея «предустановленной гармонии»: Бог сотворил мир именно таким, каким он должен быть, и этот мир предназначен исключительно для человека. В метафизике Вольф следовал за своим учителем Лейбницем, правда, несколько упрощая его: по его представлению мир делим на бесконечное множество бесконечно различных материальных частиц, кроме которых существует ещё и бесконечное множество нематериальных сущностей — «простых вещей», которые и придают материи её свойства. М.В. Ломоносов ещё более упростил эту систему: не признавая существование «простых вещей», он полагал, что лишь благодаря соединению, «корпускул», молекул, различной формы происходят все физические и химические явления(24). Интересуясь метафизикой, М.В. Ломоносов, однако же, больше увлекался физикой, и его восхищали опыты, которые демонстрировал его марбургский учитель. Впоследствии, уже будучи профессором Петербургской академии, он перевёл на русский язык краткое латинское изложение «Экспериментальной физики» Вольфа(25).

Марбург: город, где учился Ломоносов, сегодня.

Русские студенты находились под покровительством Вольфа, особенно по-отечески привязавшегося к Ломоносову, способности которого он высоко оценивал, однако и у такого благодушного и убеждённого в целесообразности всех явлений в мире человека лопнуло терпение, причиной чего были постоянные и всё увеличивающиеся долги его подопечных, за которых ему приходилось ручаться перед кредиторами. Присылаемых денег из Москвы не хватало, поскольку молодым людям нужно было тратиться не только на книги, но и на оплату квартиры, одежду, уроки фехтования (что было жизненно необходимо из-за разрешённых в Германии дуэлей), рисования, танцев и французского языка. Однако серьёзной статьёй расходов студентов были также их посиделки в кабаках и увлечение женским полом, что вскрылось только по отъезде молодых людей, поскольку, пока они жили в Марбурге, все, по выражению Вольфа, боялись сказать хотя бы слово, поскольку они своими угрозами всех держали в страхе(26). Удивительно, что, несмотря на регулярные попойки, потасовки, в которых Ломоносов, очевидно, помогал задире Виноградову, а ему в свою очередь помогали его личные габариты (огромный по тем временам рост и вес) и юношеский опыт драк стенка на стеку с поморчанами, — несмотря на всё это он успевал неплохо учиться и удивлял своего учителя и других учёных(27).

Вторым этапом обучения в Германии Ломоносова и его товарищей были занятия в городе Фрейбург у горного советника И.Ф. Генкеля, в программу которого входили минералогия, металлургия, «описательная подземная геометрия», искусство строения рудников, пробирное искусство, искусство строения печей и целый ряд других технических дисциплин. Студенты жили у Генкеля дома, и выполняли много практических работ, в том числе спуски в шахты. М.В. Ломоносов поначалу терпел строгость нового учителя, полагая, по-видимому, что ради знаний мастера можно закрыть глаза на некоторые его недостатки, однако Генкель, хоть и знал своё дело неплохо, но делец в нём победил учителя, и он не торопился делиться своими знаниями со студентами, и, кроме этого, постоянно давал студентам рутинную и унизительную работу. Наконец, терпение у юноши лопнуло(28), он вспылил и нагрубил Генкелю, после чего два дня не являлся на занятие, однако чуть позже, по совету товарищей, попросил у него прощения, и после словесной порки учителя, возобновил занятия. Однако по окончании основного курса у студентов назрел второй бунт, на этот раз связанный с тем, что Генкель выдавал им мало денег, которые присылала на их содержание академия, так что им не хватало даже на самое скромное питание. По-видимому, в ссоре виноваты обе стороны: Генкель был скуп, но и привыкшие к марбургской вольной жизни студенты не могли стать аскетами, тем более зная, что кто-то наживается на их нужде. Все трое явились к Генкелю, который выгнал их, грозясь позвать городскую стражу. Этого Ломоносов терпеть уже не мог, и направился в Лейпциг, намереваясь разыскать русского посла, чтобы вернуться в Россию, но не найдя его, вернулся в Марбург. Кто же его там ждал? Вольф? Но благодушный детерминист вряд ли был очень рад приютить русского буяна, даже если у того была светлая голова. Нет, Ломоносова ждала любящая его женщина: и судьба создала ему заминку по пути на родину, чтобы потуже завязать узы семейного союза.

Да, с самого начала своей учёбы в Марбурге Ломоносов поселился в доме вдовы Екатерины Елизаветы Цильх, у которой было две дочери и сын. Красивой, спокойной и искренней младшей дочери Елизаветы Христине было тогда 17 лет, и Ломоносов влюбился в нёё. Поначалу пара скрывала свои отношения, но в феврале 1739 года они поженились, не обвенчавшись в церкви, так как Ломоносов был другой веры, а 8 ноября того же года у них родилась дочь Катерина-Елизавета(29). Венчание всё же произошло 6 июня 1740 года, по возвращении из Фрейбурга(30), что наводит на мысль о том, что М.В. Ломоносов мог выдавить из себя переход в лютеранство(31) и сделал это, зная, как непросто было бы оставаться незамужней с точки зрения лютеранской церкви женщине в родительском доме с ребёнком и ждать второго. Несмотря на свой темперамент, М.В. Ломоносов всё же отличался расчётливостью и стратегическим мышлением. Он понимал, что он не сможет сразу забрать с собой в Россию свою семью, так как у него не было даже работы, поэтому этот шаг был просто необходим. Вроде бы всё было готово, чтобы покинуть Марбург, но вышла ещё одна заминка. По дороге в Дюссельдорф в другое российское консульство на одном постоялом дворе прусский офицер с солдатами напоили молодого человека и обставили дело так, как будто он согласился вступить в прусскую армию. В те времена шла самая настоящая охота на рослых парней, и наш герой оказался наёмником-невольником в крепости Вессель. Чтобы усыпить бдительность похитителей, он некоторое время притворялся, что доволен службой, но вскоре совершил побег, миновав все ряды укреплений и оторвавшись от погони. После долгих мытарств (он ещё раз побывал в Марбурге) он всё-таки вернулся в Петербург. Почему же М.В. Ломоносов так рвался в Россию, ведь ещё век назад так много было «невозвращенцев», уехавших за границу учиться? В. Шубинский полагает, что, возможно, дело было в том, что неважно «какие бы мелкие и корыстные твари ни управляли Россией, безумный петровский сверхпроект продолжал действовать, давая людям цель в жизни — цель, которую другие общества той поры дать не могли»(32). М.В. Ломоносов стремился навстречу своей непростой, но великой судьбе, которую могла ему дать только Россия. 

Несмотря на все свои заграничные приключения и выходки, по возвращении домой М.В. Ломоносов всё же был принят в академии достаточно благодушно, причиной чего была написанная им ещё в 1739 году во Фрейбурге «Ода на взятие Хотина»(33), которая была доставлена в Петербург, получила высокую оценку академиков и была показана императрице Анне Иоанновне. Академиков поразил новый способ стихосложении, который М.В. Ломоносов разработал сам, проанализировав книгу своего современника В.К. Тредиаковского «Новый и краткий способ стихосложения российских стихов». Предложенные В.К. Тредиаковским способы стихосложения радикально отличались от предыдущей традиции, которая подражала другим языкам, например, греческому и латинскому, чётко регламентировавшим количество слогов (силлабический стих). В.К. Тредиаковский полагал, что русский стих, также как античный, должен делиться на стопы, но у древних стопа — это устойчивое сочетание долгих и коротких слогов, а в русском — ударных и бездарных, т.е. он предлагал использовать силлабо-тонический стих(34), однако строго ограничивал в нём число слогов и не признавал чередование мужских и женских рифм(35). М.В. Ломоносов в своём «Письме о правилах российского стихотворства», которое было отправлено вместе «Одой на взятие Хотина» решительно отверг эти ограничения своего будущего коллеги по академии и оппонента, создав при этом русский ямб (ода написана ямбом) и упорядочив русский хорей(36).

Однако по приезде в Петербург М.В. Ломоносова вовсе не собирались продвигать по карьерной лестнице, поручив ему сначала рутинную работу по составлению каталога минералогического собрания Куснткамеры. М.В. Ломоносов, выполнив эту работу, подал ходатайство о присвоении ему должности экстраординарного профессора, которую руководство Академии в лице Шумахера, испугавшись последствий в тот бурный на политические события 1741 год(37), постаралось удовлетворить, назначив его адъюнктом. Шумахер, как умелый интриган, почувствовал изменения в политическом курсе страны и в чём его в первую очередь будут упрекать новое руководство страны, кроме этого, решил для своего прикрытия возобновить регулярные лекции в Академическом университете, куда в качестве преподавателя также был приглашён и М.В. Ломоносов. Однако с началом лекций разразилась академическая смута. Профессор Делилль, астроном и географ, лично Петром I приглашённый в Академию, и советник А.К. Нартов, бывший токарь и механик Петра, напечатавший личные воспоминания о нём, порознь подали жалобу на Шумахера, обвинив его в злоупотреблении служебным положением, денежном самоуправстве и притеснении «природных россиян». Главным пунктом обвинения, на которое обратила внимание императрица, была дискриминация русских студентов и преподавателей, предпочитая им иностранных. А.К. Нартов предоставил императрице также и жалобы студентов, однако М.В. Ломоносова среди них не было, но не потому, что он не рвался в бой. Учёный (ему шёл тогда 32-й год) оказался замешан в скандале со своим соседом, которого он избил вместе с его гостями. Дело в том, что, как пишут биографы(38), М.В. Ломоносов часто выпивал, отчего становился вспыльчивым и грубым. Поводом для скандала с соседом стала пропажа его плаща из прихожей и резкие речи соседа и его гостей. Началась драка, и наш герой вместе со своим слугой избили восьмерых мужчин, причём досталось и женщинам. Вызванные соседом пятеро солдат и капитан, скручивая учёного, здорово его побили, так что ему пришлось слечь в постель: почти всё его тело болело, он харкал кровью, одно колено распухло так, что он не мог ходить, а на животе был рубец от шпаги. Однако выздоровев, М.В. Ломоносов стал доверенным лицом Нартова, который стал заведовать академической канцелярией после ареста Шумахера. Нартов задумал ряд радикальных изменений, и, будучи честным человеком, разрушил систему откатов, которую наладил Шумахер с чиновниками, в результате которой академии исправно выделялись суммы на её содержание. Кроме того, иностранные профессора вдруг испугались за своё будущее в академии, которая для них была лишь источником финансирования и отчасти возможностью исследования, но истинной задачей которой было взращивание российской науки. И преданные Шумахеру профессора задействовали свои связи, а обвинители вели себя неуверенно. Многие из тех, кто мог бы поддержать Нартова, заняли осторожную двойственную позицию. М.В. Ломоносов, несколько разочаровавшийся в Нартове, тем не менее, подробно ответил следственной комиссии о плачевном состоянии университета в академии, что было серьёзным обвинением против Шумахера. Сторонники Шумахера в академии,«немецкая ставка», в отместку отстранили М.В. Ломоносова от посещения Академического собрания, на котором в числе прочего также обсуждались согласованные ответы на вопросы следственной комиссии. И вот в итоге вопреки патриотической позиции двора, «русские» чиновники из следственной комиссии оправдали Шумахера и поддержали «немцев». Почему? По словам историка С.М. Соловьёва, в обвинителях они видели несколько мелких ничтожных людей (речь идёт не о Делиле), которые осмеливаются обвинять своего начальника. С точки зрения большинства чиновников той эпохи, иностранцы больше понимали в науках и поэтому их приглашали, а русскому православному человеку нужно было заниматься другим делом: пахать землю, молиться Богу, воевать, управлять страной и чинить друг над другом суд и расправу(39).

После решения следственной комиссии профессора продолжали бойкотировать М.В. Ломоносова, не допуская его в Академическое собрание, провоцируя его на конфликт, чего и дождались. 26 апреля 1743 года М.В. Ломоносов пришёл на заседание Академического собрания и, не поприветствовав никого и не сняв шляпы, показал всем кукиш, а затем, долго ругал профессоров и Шумахера и называл их ворами. В жалобе профессоров указано, что он был пьян, но, сговаривавшиеся и ранее воры и лжецы, могли и в этот раз использовать слабость нашего героя против него. М.В. Ломоносова сначала поместили под караул, а после того, как он в августе заболел, — под домашний арест, где он находился до конца января 1744 года. Несмотря на жалобы самого учёного на то, что «от него никакой пользы отечеству не происходит», он, тем не менее, всё это время находясь в заключении продолжал научную и литературную работу, написав три крупные работы по физике, «Краткое руководство по риторике» и, по мнению биографов, лучшие в своей жизни стихи: «Вечернее размышление о Божием Величестве при случае великого северного сияния» и «Утреннее размышление о Божием Величестве». В этих стихах нам открывается совершенно другая — духовная сторона М.В. Ломоносова. Мятущийся юноша-титан, обуреваемый различными чувствами, волей судьбы и из-за своего характера оказавшийся в заключении, жаждущий воссоединиться с покинутой женой, которая вместе с детьми направлялась в Петербург, и попросить у неё прощения, а с другой стороны, — отомстить своим обидчикам из академии, вдруг обретает покой и радость, пишет строки восхищения сотворённым миром, воспаряя над которым и проникая благодаря науке в его тайны, постигает величие Творца. Для рождения таких стихов М.В. Ломоносову необходимо было одиночество заключения, и, похоже, Вольф был прав: всё в этом мире во благо. В стихотворениях мы видим эмпирическое доказательство Бога, к которому приходили многие учёные, изучая чрезвычайно сложное и вместе с тем гармоничное устройство живой и неживой материи и явлений природы, которое нельзя объяснить слепым действием стихийных сил(40). Юношеский опыт путешествий Михайла Васильевича по морю с отцом и воспоминания о нём(41), возникшие ещё в то время вопросы о природных явлениях и мироздании, жизнь в старообрядческой общине и религиозный опыт не исчезли бесследно, а были пронесены через годы и получили художественное оформление в стихах. Да, внешне М.В. Ломоносов был материалистом, и неоднократно впоследствии критиковал церковь, чем вызывал негодование священнослужителей, однако в душе он был верующим человеком, но его вера была верой Прометея, желавшего знаниями дать свет людям, верой Джордано Бруно, учившего о бесконечности миров, Творце и человеке, который способен уподобиться в творении Творцу, т.е. верой титанов.

К этому же периоду заключения относится и литературный спор М.В. Ломоносова с его литературными соперниками В.К. Тредиаковским и А.П. Сумароковым(42) о том, чей стихотворный размер лучше и кто лучше сможет перевести 143-й Псалом. Было решено предоставить публике сделать выбор, чей перевод лучше, издав их без указания, кто является автором. Спор выиграл М.В. Ломоносов, чей перевод оказался лаконичнее и торжественнее. Кроме этого, Михайло Васильевич переложил на свой лад ещё восемь псалмов Давида, и некоторые из его переложений стали знаменитыми, так что ещё полвека после его смерти, они, став песнями, исполнялись бродячими певцами. Вместе с этими переложениями М.В. Ломоносов написал также «Оду, выбранную из Иова», основанную на сюжете из библейской книги, в которой праведник, душа которого стала предметом спора Бога и Дьявола, теряет всё: семью, имущество и здоровье. Друзья убеждают его в том, что Бог изначально справедлив, а жена советует ему похулить Бога и умереть. Но тот не готов похулить Бога, но и не согласен с его справедливостью, поэтому вызывает Бога на разговор. Тогда Бог, хоть и не отвечает ни на один из его вопросов, показывает ему величие мира, что приводит Иова к экстатическому изумлению перед его тайнами. М.В.  Ломоносов в своей оде также показывает многообразие, сложность и красоту созданного Богом мира, после чего даёт своё заключение, которое напоминает нам об убеждении его учителя Вольфа о том, что всё на благо человека:

Сие, о смертный, рассуждая, представь зиждителеву власть
 Святую волю почитая, имей свою в терпеньи часть.
Он всё на пользу нашу строит, казнит кого или покоит.
В надежде тяготу сноси и без роптания проси.

После пребывания в заключении М.В. Ломоносов стал сдерживать свои чувства и решил использовать не грубую силу(43), а свой ум и кипучую энергию для поражения противников. Может быть, свой вклад в смягчении нрава учёного внесла семья. Непосредственно до ареста Михайло Васильевич получил от своей жены письмо, хотя сам, уезжая, запретил ей ему писать. Елизавета Христина, недавно пережив смерть матери, оставшись одна с дочкой и младшим братом, наверняка дошла до отчаяния и не смогла больше терпеть молчания мужа: она разыскала российского посланника в Гааге и в глубокой горести просила разыскать его для успокоения души и передать ему письмо. Когда М.В. Ломоносов получил письмо, он, по словам его друга, Я.Я. Штелина, воскликнул: «Правда, правда, Боже мой! Я никогда не покидал её и никогда не покину; только обстоятельства препятствовали мне до сих пор писать к ней и ещё менее вызывать её к себе. Но пусть она приедет, когда хочет». После чего он выслал жене деньги на дорогу, и она вместе с дочкой и братом осенью приехала в Петербург, к сидящему под домашним арестом мужу(44). Мы очень мало знаем о семейной жизни М.В. Ломоносова. Её начало было омрачено смертью сына Ивана, умершего ещё по отъезду Михайла Васильевича на родину в 1741 году, а затем дочери, которая умерла вскоре после переезда в Петербург в 1743 году. Позже в 1749 году родится дочь Елена, названная в честь матери учёного, и это будет их единственный ребёнок. По утверждению знакомых, он был суров в семье, общался с женой только на бытовые темы: о науках, литературе и других интересовавших его вопросах он не мог с ней говорить, так как она в этом ничего не понимала. Михайло Васильевич своеобразно понимал любовь, которая, как он написал в учебнике по красноречию, есть: «склонность духа к другому кому, чтобы из его благополучия иметь услаждение». Что же есть это благополучие? Обустроенный быт и достаток или же кроме этого нужны ещё какие-то ценности нематериального плана? Михайло Васильевич вскоре приобрёл влиятельных покровителей, которые помогли ему получить более высокий социальный статус и даже имение, однако счастлив ли он был в семье?

Хотя М.В. Ломоносов полагал, что литература и словесные науки не были для него главным жизненным делом, которым были естественные науки, тем не менее, именно благодаря первым он заслужил уважение при дворе и приобрёл связи с влиятельными сановниками. Его коллеги по академии и современники не придавали большого значения его естественнонаучным открытиям, масштаб которых стал понятен лишь спустя столетие и даже позже. «Ода на день восшествия на престол Её Величества Государыни Елизаветы Петровны 1748 года», одобренная патриотически настроенной императрицей, принесла М.В. Ломоносову, пожалуй, самый большой официальный успех, и ему была пожалована награда в две тысячи рублей, которую пришлось привести на двух подводах, гружёных монетами, так как в те годы в России не было монеты номиналом больше, чем два рубля. Льстил и подобострастничал ли М.В. Ломоносов в сочинённых им одах, которых было немало и которые были написаны для разных правителей? Мы должны учитывать время, в котором жил учёный. Он не мыслил себя вне России, полагая себя частью петровского сверхпроекта, которому он жаждал отдаться без остатка, поэтому с появлением каждого нового правителя Михайлу Васильевичу хотелось увидеть в нём продолжателя дела Петрова, поэтому даже если он и льстил, то делал это с достоинством и не для себя, в отличие от его современников, того же В.К. Тредиаковского, который вручал свою оду, подползая к трону на коленях и позволял придворным унижать и оскорблять его, лишь бы остаться при дворе. Вот мысль о необходимости подготовки национальных кадров, которую он пытается донести до императрицы через свою оду:

О вы, которых ожидает Отечество от недр своих
И видеть таковых желает, каких зовёт от стран чужих, —
О, ваши дни благословенны! Дерзайте, ныне ободренны
Раченьем вашим показать, что может собственных Платонов
И быстрых разумов Невтонов Российская земля рождать.

Однако не только благодаря стихам, одам, поэмам М.В. Ломоносов внёс огромный вклад в развитие русского языка. Мы уже писали о его учебнике «Краткое руководство по риторике», который он написал, находясь под арестом. В 1759 году вышла его фундаментальная работа «Российская грамматика». Хотя при жизни учёного она имела меньший успех, чем его учебник по риторике, поскольку современники ещё не понимали или из зависти не хотели понимать ту огромную пользу, которую она принесла русскому языку. В русском языке того времени собственно русский и церковнославянский язык существовали параллельно, а говорящие на модных европейских языках люди переносили синтаксические модели этих языков на русский, что сильно коверкало речь. Михайло Васильевич разграничил употребление русского и церковнославянского, ввёл синтаксические нормы. Он первый заявил о богатстве русского языка и его многочисленных возможностях употребления для разных сфер, что во время массового преклонения перед всем иноземным звучало революционно(45). Самым же значительным его произведением в области языкознания считается «Предисловие о пользе церковных книг в русском языке» (1758). В ней он сначала говорит о пользе переводов с греческого языка, хотя и несовершенных, а далее связывает известную ещё от Аристотеля теорию «трёх штилей» (высокого, среднего и низкого стиля(46) с употреблением русских и церковнославянских слов. Разделив все слова, употребляемые в литературной речи, на три категории, он заявил, что в высоком штиле могут использоваться только слова первого рода (слова, которые есть и в русском, и в церковнославянском) и второго рода (церковнославянские слова, которые отсутствуют или малоупотребительны в русском). В среднем штиле — в основном слова первого рода с небольшими вкраплениями второго и третьего рода (слова, которых нет в церковнославянском языке(47). В низком штиле — только первого и третьего рода. В статье он также отметил преимущество русского языка, который, в отличие от немецкого и других языков, понятен людям, проживающим на огромных расстояниях друг от друга, и заявил, что это великолепный язык, обязывающий к великим и славным делам, но ему необходимы творящие на нём писатели, без которых затмится слава его народа.

Современники М.В. Ломоносова не могли по достоинству оценить его вклад в естественные науки, и больше почитали в нём поэта-лингвиста. В советское же время он был провозглашён одним из величайших естествоиспытателей мировой истории. Сам учёный за год до смерти подвёл итог своей деятельности во всех областях, составив список сделанных им важнейших открытий. В него входят работы по изучению причин теплоты и холода, о причинах упругости воздуха, работа о физических началах химии, работы по минералогии, изучению электричества, теории света, по мореплаванию. Что же было наиболее ценно в его работах, с точки зрения современности? Во-первых, М.В. Ломоносов своей корпускулярно-кинетической теорией теплоты, в основе которой лежала идея вращательного (коловратного) движения частиц, на сто лет опередила время. В рамках этой теории он также предсказал введённое в науку лишь в 1870 году понятие абсолютного нуля, которое достигается при полном прекращении движения частиц. Учёный ввёл в русский язык большое количество новых терминов, таких как «воздушный насос», «полюс магнита», «термометр», «микроскоп». Не стоит забывать, что в начале своего пути М.В. Ломоносов встречал полное непонимание и даже враждебное отношение руководства академии к его замыслам. Так, он желал организовать в академии химическую лабораторию, в которой он мог бы проводить научные эксперименты и учить студентов химии, физике и минералогии. С 1742 года по 1746 год Михайло Васильевич неоднократно направлял соответствующее прошение, но лишь в конце 1748 года она была достроена, причём некоторое оборудование учёный разрабатывал сам, например, автоклав (аппарат для нагрева под давлением выше атмосферного) или инструмент для определения вязкости жидкостей. Он жаждал взрастить единомышленников, передать им свои знания ради приращения российской науки, но академия не торопилась ковать кадры: университет при академии начал действовать лишь в 1748 году. Учёный читал в нём курс физической химии, но студентов, способных с такой же самоотдачей и глубиной погрузиться в науку, как и их учитель, не было. А у самого учёного была масса интересов, и он хотел всё успеть: вместе с коллегой и другом Г.В. Рихманом(48) он занимался изучением атмосферного электричества, первым доказал наличие электричества в атмосфере и без грозы(49), и даже сконструировал летательный аппарат (похожий на вертолёт Леонардо да Винчи) для измерения температуры и мощности электричества на больших высотах, читал византийских хронистов, занимался переводами Анакреона и производством цветного стекла и мозаики. С последней связана целая эпоха//вряд ли эпоха, скорее, этап// в жизни учёного. На Русь мозаичное дело пришло из Византии, но было забыто, а вот в Италии, откуда и была привезена поразившая учёного мозаика, было очень много мозаичных мастерских. Михайло Васильевич решил возродить мозаичное дело в России, что было связано так же с его исследованием о теории цветов. Он начала изготовлять в лаборатории стёкла различных цветов и оттенков и сложил из них образ Божьей Матери по оригиналу итальянского художника Пьетро Солимены, которая была преподнесена императрице. Вскоре он смог даже получить монополию и создать свою фабрику по производству стекла, которая находилась в пожалованном ему императрицей имении неподалёку от Петербурга. Зачем? Он хотел продемонстрировать императрице и её окружению те технические возможности, которые открывает наука(50). Фабрика отрылась в мае 1754 года и за двенадцать лет выполнила пятнадцать работ, среди которых портреты императоров и императриц, несколько икон и огромная композиция «Полтавская баталия», в центре которой изображён Петр 1 верхом на коне(51). Хотя М.В. Ломоносова и критиковали за плохое качество эскизов(52), особенно это касается последней работы, но в целом его заслуги в возрождении мозаичного дела в России бесспорны. М.В. Ломоносов намного опередил время и в области металлургии и минералогии, и это мнение знаменитого советского учёного В.И. Вернадского, специально занимавшегося этими вопросами. Михайло Васильевич открыл сдвиги земной коры (нечувствительные землетрясения), впервые поставил вопрос о возрасте и структуре земной коры, первым догадался, что чернозём — продукт гниения органических существ, а янтарь — застывшая смола, торф, уголь, нефть — остатки окаменевших растений и тварей, утверждал, что климат Севера изменился благодаря наклону земной оси, что произошло, по его подсчётам, 399 тысяч лет назад, а это противоречило церковному летоисчислению, но учёного это не смущало(53). В круг увлечений учёного входила и астрономия, в которой он также сделал важное открытие: обнаружил наличие атмосферы у Венеры. Точнее сказать, сделал правильный вывод из того, что видели многие, но не могли объяснить. В 1761 году Венера проходила через диск Солнца, об этом было известно, и все, интересующиеся астрономией, наблюдали это редкое явление. При вступлении Венеры на диск Солнца край последнего стал немного стушёван и менее явственен, а чуть позже вокруг самой Венеры был виден световой ободок. Сопоставив свои наблюдения с записями других коллег, учёный смело заявил: «Венера окружена знатной воздушной атмосферой, таковой (лишь бы не большей), какова обливается вокруг нашего шара земного»(54). Почему же астрономы-профессионалы во всём мире не поняли этого, а астроном-любитель понял? По мнению автора книги , здесь сказался энциклопедизм Михайла Васильевича, который помимо астрономии занимался самыми разными науками о веществе, а также его склонность к смелым гипотезам, которые он не всегда мог доказать, но которые довольно часто оказывались верными.

Портрет Петра I. Мозаика. Набрана М. В. Ломоносовым. 1754. Эрмитаж

Был ли М.В. Ломоносов величайшим учёным в истории человечества? При всей своей гордыне сам Михайло Васильевич понимал, что это не так, говоря: «Меня за Аристотеля, Картезия и Невтона не почитайте…». Некоторые историки науки вообще говорят, что его труды не оказали значительного влияния не развитие мировой науки, и причин этому было несколько. Во-первых, в зрелые годы он не выезжал в Европу, а из крупных учёных состоял в переписке только с высоко ценившим его математиком Эйлером. Во-вторых, его бескомпромиссность, трудный характер, из-за которого он со многими не поладил, а многих обидел, косность и коррупционность руководства Академии и её членов были причинами нежелания последних продвигать его труды. Однако, по мнению автора, главная причина заключалась в том, что Михайло Васильевич был слишком разносторонен: он написал не фундаментальные работы, а огромное количество небольших статей разной тематики. Но в этой разносторонности был важный исторический смысл. Для него было важно создать предпосылки к разносторонней научной работе, оставить последователей, выработать терминологию, и именно это имел в виду Пушкин, когда говорил, что М.В. Ломоносов был нашим первым университетом. Однако современникам этого было не понять. Если бы он специализировался только в одной области, то кто бы занимался другими? Где были другие титаны духа и науки? Движущей же силой его рвения к наукам, целью его жизни, также как и целью Петра 1, было желание обустроить русское пространство и время(55).

Не последнее место в этом обустройстве отводилось гимназиям и университетам. Хотя М.В. Ломоносов преподавал в университете Петербургской академии всего три года(56), и из 27 студентов, которые учились в то время, лишь только восемь учились непосредственно только у него, тем не менее, он очень заботился об их продвижении и росте. Кроме того, во множестве школ страны десятилетиями обучались физике, горному делу, риторике и отечественной истории по написанным им или перевёденным им пособиям. И ему принадлежит идея создания Московского университета, которую он сообщил в разговоре своему другу и покровителю И.И. Шувалову(57). Университет, по его замыслу, должен был служить «на все будущие роды», а для хорошего набора студентов необходимо было создать при университете гимназию, без которой университет как «пашня без семян». М.В. Ломоносов боролся за право на образование для выходцев из низшего сословия, таких, каким был он сам. В итоге учёный добился, чтобы даже дети крепостных могли обучаться в гимназии и университете, если их помещик увидит в них дарование и сделает вольными. На этом поприще он резко критиковал противников(58) образования для низов, которые не понимали, что от этого государство получит огромную пользу. Да и своим примером он побуждал русскую молодёжь учиться! Он, выходец из низов, стал знаменитым учёным и достаточно богатым человеком. Коррупционные руководящие круги, конечно, не желали видеть ещё одного Ломоносова, поэтому не торопились давать крестьянским детям знания. Михайло Васильевич разработал для московской гимназии своеобразную программу обучения, которую он внедрил также и в петербургской гимназии. Петербургскую гимназию отдали в его распоряжение, и он показал себя не только как замечательный методист, но и как хороший администратор, заботящийся о быте гимназистов и их достатке. Для преподавания в гимназии он пригласил своих бывших одноклассников, а также некоторых выпускников Киево-Могилянской академии, учившихся также и за границей. Он хотел, чтобы и в Петербурге был свой университет, который приобрёл бы официальный признанный международный статус, однако этого, к сожалению, не случилось, а вскоре после кончины учёного он вовсе перестал существовать, и был создан заново лишь в 1819 году. 

Иван Иванович Шувалов в 1760, портрет кисти Фёдора Рокотова.
Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург).

Незадолго до окончания елизаветинской эпохи, когда его покровители имели влияние при дворе, М.В. Ломоносов подарил на день рождения своему покровителю И.И. Шувалову длинный текст, набросок книги, которая, будь она закончена, стала бы фундаментальным трудом политической мысли по обустройству России. Книга должна была состоять из восьми глав: «О сохранении и размножении российского народа», «Об истреблении праздности», «Об исправлении нравов и большем народа просвещении», «Об исправлении земледелия», «Об исправлении и размножении ремесленных дел и художеств», «О лучших пользах купечества», «О лучшей государственной экономии», «О сохранении военного искусства во время долговременного мира». Грандиозный замысел! Учёный заявляет, что демографический вопрос является главным для государства, и предлагает меры для повышения рождаемости и понижения смертности: запрет браков между стариками и молодыми, запрет пострижения в монахи мужчин и женщин детородного возраста, восстановление городских укреплений для защиты от разбойников, увеличение количества врачей, запрет крещения младенцев холодной водой(59). Отдельное место у М.В.  Ломоносова занимает критика православных обычаев и поведения духовенства. Он резко критикует церковные посты, перед и после которых люди предаются неумеренному обжорству и питию, а затем изнуряют себя голоданием и употреблением грубой даже для здорового желудка пищи, и это всё, в отличие от тёплой Греции, где эти посты были придуманы, происходит в холодное время года, когда нет свежих плодов и ягод, поэтому такая резкая смена диеты только вредит здоровью. Он даже предлагает созвать для обсуждения этого вопроса и вселенский собор ради сохранения жизни огромного количества людей и заключает, что Господа вообще-то нужно любить «сердцем, а не кишками»(60). Учёный осуждает поведение русских попов, которые в отличие от немецких не стыдятся есть и пить на всякой пирушке, где они «первые пьяницы», и иногда даже «до крови дерутся». Книга была всероссийским проектом, не западническим, не славянофильским, а всероссийским, в котором русский человек как субъект истории смог бы взять лучшее у Запада и привить его на свою благодатную почву(61).

С точки зрения истории российского народа, заслуга М.В. Ломоносова заключается в том, что он первый обрушился с критикой на так называемую норманнскую теорию(62), предложенную его коллегами по академии немцами Г.З. Байером и Г.Ф. Миллером. Он настаивал, что имя россиян произошло от роксолан, ираноязычного сармато-аланского племени, кочевавшего со II века до н. э. по первую половину 1-го тысячелетия н. э. в землях Северного Причерноморья и Дунайского региона, а Рюрика и его братьев, о котором упоминает «Повесть временных лет», он считал полабскими(63) (западными) славянами. Тот факт, что первые князья носили скандинавские имена, является результатом смешанных браков, ведь все россияне во времена учёного носили (и большинство сейчас носят) греческие или еврейские имена, что не означает, что они греки или евреи. Норманнская теория обрубала глубокие корни русской культуры, представляя древних славян тёмным племенем, которому понадобилась помощь «цивилизованных» европейцев: шведов-немцев. Однако Рюрик и его братья пришли княжить только в Новгород, а не в другие славянские города, и летописи не говорят о том, что им было трудно изъясняться с местным населением. По-видимому, уже во времена М.В. Ломоносова кому-то было выгодно изображать славян, и русских в частности, генеалогически и политически зависимыми от европейских народов, хотя есть серьёзные свидетельства в пользу того, что славяне жили во всей Западной Европе(64), ведь мог же князь Святослав ещё за двадцать лет до крещения Руси сказать матери и боярам: «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, ибо там середина земли моей». Многие биографы М.В. Ломоносова, особенно советской эпохи пишут, что он воевал с немцами в академии, чтo В. Шубинский подвергает сомнению, поскольку немцы были и среди друзей учёного (Рихман, Штелин), немкой была и его жена. Точнее будет сказать, что М.В. Ломоносов воевал с противниками петровского сверхпроекта России, не желавшими видеть в ней не только сильную настоящую и будущую державу, но и имеющую достойную изучения древнюю историю. И эти противники были разной национальности, в том числе и русской, но так получилось, что собственно немцев среди них было множество. Мы уже писали о секретаре академии Шумахере. Другая фигура И.И. Тауберт, зять Шумахера, для которого секретарь академии добился звания адъюнкта, затем помог устроить его заведующим библиотекой и книжной лавкой при академии. Михайло Васильевич считал Тауберта своим личным врагом(65), и утверждал, что он без разрешения копирует редкие манускрипты, чтобы наживаться на продаже копий. Уже после смерти Михайла Васильевича специальная комиссия запретила Тауберту работу в библиотеке. Тауберт вместе с Шумахером постоянно плели козни против русского учёного и настраивали против него коллег. Другим врагом стал прибывший в 1761 году из Германии лингвист и историк А.Л. Шлёцер который, лишь недавно приступив к изучению русского языка и истории, стал писать «Российскую грамматику» и работу о российской истории, бесцеремонным образом обращаясь с источниками, в том числе с работами Михайла Васильевича. В его работах также проявилась уже знакомая нам тенденция по «омолаживанию» русского языка и нации, что, разумеется, подверглось критике М.В. Ломоносова. Кроме того, А.Л. Шлёцер благодаря связям с Таубертом, получил неограниченный доступ к университетской библиотеке и редким манускриптам, которые собирался печатать за границей, против чего резко выступил М.В. Ломоносов. Русского учёного поддержали несколько коллег, Сенат изъял копии, и А.Л. Шлёцера подумывали даже сделать невыездным, чтобы не разглашал государственных тайн, но затем, благодаря заступничеству довольных им высокопоставленных чиновников, он получил от Екатерины II звание ординарного профессора, высокое жалование, а для своих трудов освобождение от рассмотрения Академическим собранием (!): они могли печататься с личного одобрения императрицы, а академия должна была предоставлять ему любые книги и манускрипты по первому требованию(66). Вот такое существовало «немецкое лобби», в котором оказались замешаны русские высокопоставленные чиновники.

М.В. Ломоносов умер 4 апреля 1765 года в возрасте 53 лет. Причиной его смерти считается простуда, однако его богатырское здоровье было подорвано неправильным питанием (заработавшись, он мог неделями есть только хлеб с маслом), чрезмерной работой, в том числе с вредными химическими реактивами, а также пристрастием к алкоголю. Кроме того, его изматывали служебные конфликты, которые он мучительно переживал. Михайло Васильевич страдал болезнью ног, которые распухали так, что он не мог ходить. В последние годы жизни он жил в своём доме на реке Мойка, где разбил садик, в котором возился в короткие часы отдыха, в том числе занимаясь прививкой деревьев, с которой познакомился ещё в Германии. К нему приходили гости, которых он принимал в садовой беседке одетый в китайский халат . Холмогорские мужики заезжали к нему зимой на санях, а летом на кораблях по реке. Частенько бывал у него и друг-покровитель И.И. Шувалов. Сюда приезжала к нему в 1764 году сама Екатерина II по случаю избрания его почётным членом Академии наук и искусств Болонского института, однако это был сугубо символический жест: она хотела показать, что разделяет мнение европейской науки в лице Болонского института о заслугах М.В. Ломоносова, что, впрочем, не помешало ей стать на сторону его противника Шлёцера в упоминавшемся выше споре. В последние годы жизни Михайло Васильевич, по рассказам его племянницы Матрёны Евсеевны, становился рассеянным, и мог вместо пера, которое он по школьной привычке любил класть за ухо, положить столовую ложку, и  вместо салфетки мог утереться париком, вместо песка мог засыпать бумагу чернилами. Суровый в обращении с родными и близкими, Михайло Васильевич под конец жизни стал более трогательно относиться к родным и детям. Считается, что он посвятил эти строчки своей дочери Елене, которая ещё ребёнком чуть не умерла, как её старшие брат и сестра:

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

Заботясь о детях, Михайло Васильевич начал переписываться со своей сводной сестрой из Холмогор и даже уговорил её направить свою племянницу Матрёну, а затем и её брата Мишу к нему, чтобы они учились наукам и жили у него на правах членов семьи.

Могила Ломоносова в Александро-Невской лавре

Уход М.В. Ломоносова из жизни был обойдён молчанием в газетах, а единственное сообщение о его похоронах было оставлено в письме одного его недруга Тауберта к другому — Миллеру. Но даже недруги понимали, что не стало великого человека, без которого может разрушиться Петербургская академия. Не все, однако, смогли забыть старые обиды. Так, Сумароков, увидев в гробу бывшего соперника, вслух сказал: «Угомонился дурак и не может больше шуметь». На что друг покойного Я.Я. Штелин резко заметил: «Не советовал бы я вам сказать это ему при жизни»(67). Академия никак не старалась увековечить память М.В. Ломоносова и ничего не сделала для его семьи. Его жена умерла год спустя после смерти мужа. Дочь Елена умерла при родах в 23 года, оставив после себя трёх дочерей и сына, из которых только у внучки учёного Софьи были дети. Среди потомков М.В. Ломоносова такие известные из русской истории фамилии, как Раевские, Волконские, Орловы, Ностицы. Но потомков на поприще науки, к сожалению, у него не было. Его граничащее с безумием желание побороть российскую косность в этой области, пропитанную «немецким» духом, осталось забытым более чем на сто лет. Перед смертью он с горьким пророчеством говорил своему другу Я.Я. Штелину: «Друг, я вижу, что должен умереть, и спокойно и равнодушно смотрю на смерть, жалею только о том, что не мог я совершить всего того, что предпринимал я для пользы отечества, для приращения наук и для славы Академии, и, теперь, при конце жизни моей, должен я видеть, что все мои полезные намерения исчезнут вместе со мною»(68). Да, в первые пятьдесят лет после его смерти время от времени появлялись различные панегирики, касающиеся в основном его литературной и лингвистической деятельности. А вот начиная с 1830-х годов, М.В. Ломоносова уже начинают изрядно прославлять представители совершенно разных школ в России: славянофилы, западники, церковные риторы, романтики, поэты и критики. И только в конце XIX-го века его научные достижения были пересмотрены учёными, особенно в свете последних открытий, доказавших правоту тех теорий нашего гения, которые ранее считались ошибочными. В.И. Вернадский в одной из своих работ 1915 года так определил значение М.В. Ломоносова: «Мы видим в нём предшественника современной химии, одного из немногих лиц, в руках которых были точные приёмы геологической мысли, первоклассного физика…. проникавшего далеко вглубь научной мысли последующих поколений»(69). Работа его мысли не пропала даром, она просто хранилась нашим космосом и ждала своего часа, ждала те плечи, которые смогли бы понести её далее. Ничто великое и малое не пропадает бесследно в сфере мысли и духа…

Редакция «Общее Дело».

Февраль 2018 г.