Planeta curata

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

ЖИЗНЬ СВАМИ ВИВЕКАНАНДЫ

«Только того назову я Махатмой, чьё сердце истекает кровью за бедных. Но пока миллионы будут жить в голоде и невежестве, всякого человека, который получает образование за их счёт и не заботится о них, я считаю предателем».
Свами Вивеканада.

Нарендранатх Датт, таково настоящее имя Свами Вивекананды, родился 12 января 1863 г. в Калькутте. У индусов рождение сына — всегда радость, а у Даттов она была особенно сильна. Родители долго, на протяжении восьми лет духовно готовились к рождению сына. По представлениям индусов лишь тот ребёнок, к рождению которого тщательно подготавливают себя (постятся, ведут праведный образ жизни), может быть по-настоящему духовно одарённым человеком, и Наредранатх подтвердил это своей жизнью(1). Отец Наредранатха, Вишванатх, был весьма образованным человеком, ценителем философии, искусства, музыки, владел многими языками, имел богатую библиотеку. Как и многие индусы его поколения, он подвергся влиянию Запада, поэтому ко многим традициям Индии относился скептически, в частности, он не признавал кастовые различия и религиозные догмы, а религиозные книги ценил лишь как высокохудожественные произведения. У него была хорошо оплачиваемая работа адвоката, и Датты щедро тратили деньги на благотворительность, даже принимая в свой дом нуждающихся. Мать Наредранатха, Бхуванешвари, была сильной личностью, занималась образованием детей с раннего возраста, обучая их чтению, арифметике, читая им древнеиндийский эпос «Махабхарату» и Пураны. Многие из услышанных в детстве историй и притч Вивекананда впоследствии применял в своих философских беседах. У неё был замечательный голос, она прекрасно пела, что также предалось её сыну. Наредранатх, или, как его называли родные и знакомые, Нарен был внешне похож на своего деда, Дургапрасада Датта, чем несколько огорчал своих родителей, так как дед в возрасте двадцати пяти лет, будучи состоятельным человеком, также адвокатом, оставил молодую жену и недавно родившегося сына и стал странствующим аскетом, санньясином(2). Беспокойство родителей подкреплялось ещё гороскопом Нарена, составленного по просьбе отца, согласно которому мальчику было суждено вести монашескую жизнь. Самому Нарену его, кончено, не показывали, но после смерти отца он всё-таки увидел его, и вряд ли очень удивился. Среди просящих подаяние были и многочисленные отрекшиеся от мира монахи, садху, с которыми общался маленький Нарен, и, судя по его играм, они производили на него сильное впечатление и, скорее всего, напоминали ему то, что он когда-то уже видел или делал сам. Позже Вивекананда рассказывал, что когда ему было всего лишь два года, он обмазывался золой, как это делают шиваиты-садху, и играл в вайрагью (отречение от мира). Датты принадлежали к касте каястха(3), представители которой являются шиваитами, т.е. поклоняющимися богу Шиве(4). Во время беременности мать Нарена каждый понедельник соблюдала молитвенный пост, посвящённый Шиве. Однажды ночью ей привиделось, что она увидела Шиву в образе ребёнка, который должен был стать её сыном. Следует сказать, что Нарен был трудным ребёнком, и когда он становился совершенно невыносимым, мать в сердцах восклицала: «Я молилась Господу Шиве о сыне — чтобы Он родился в моем мальчике, и вместо того, чтобы явиться Самому, Он послал мне одного из своих демонов!»(5). Похоже, что Бхуванешвари способствовала тому, чтобы Нарен с детства начал отождествлять себя с Шивой.

В пяти-шестилетнем возрасте, желая подражать отрекшимся от мира монахам, садху, Нарен садился в позу медитации, складывал ладони и закрывал глаза, стараясь урегулировать дыхание. При этом он настолько увлекался этим занятием и отрешался сознанием от мира, что мог не замечать некоторых возникающих неудобств или даже опасности. Так, находясь однажды вечером возле дома, Нарен погрузился в размышление и абсолютно не замечал облепивших всё его лицо комаров, в то время как его товарищу по занятию они причиняли массу неудобств. В другой раз, сидя в медитационной позе на веранде, он не заметил кобры, которая приползла к нему и распустила перед ним свой капюшон. Товарищ Нарена с криком убежал, а кобра постояла, рассматривая отрешённого Нарена, и затем уползла. Когда родители спросили, почему он не убежал, он ответил, что никакой кобры не видел.

Смелость — одно из отличительных качеств Нарена — проявлялась уже в детстве. Так, в возрасте шести лет он, рискуя своей жизнью, вырвал своего маленького друга из-под ног несущейся через улицу лошади. В отроческие годы он также смело бросился на помощь женщине в экипаже, который стремительно нёсся по улице, увлекаемый испуганной чем-то лошадью. Единственный из толпы он смог её остановить. Уже будучи странствующим монахом и находясь в гостях у одного раджи, он показал полное спокойствие и равнодушие при виде тигра, который пронёсся мимо испуганных охотников — раджи и его спутников. Нарен спокойно сидел с посохом под деревом и отказался взять ружьё, считая, что даже тигр не сможет причинить вред садху, следующему древнему принципу: «Не боящегося существ все существа не боятся. У освободившегося от заблуждения не бывает никакого страха»(6).

В отрочестве и юности Нарен увлекался различными видами спорта: боксом, греблей, плаванием, верховой ездой, и старался всегда во всём быть первым. Он весьма ценил этот опыт и считал, что все индусы должны в первую очередь стать сильными, в чём им может помочь спорт. Позже он будет произносить молодым индусам даже такие резкие призывы, как: «Будьте сильными, мои юные друзья, вот вам мой совет. Вы скорее приблизитесь к Высшему с помощью футбола, чем с помощью изучения Гиты». Кроме этого, Нарен также не был равнодушен и к искусству. Он весьма умело исполнял торжественные религиозные пляски и изучал вокальную и инструментальную музыку. Впоследствии он даже напишет музыку и серьёзное «Исследование о науке и философии индусской музыки». У него был замечательный голос, и он часто пел на вечерах, в том числе и религиозные гимны. В университете он поражал всех своим блестящим умом, познаниями в математике, астрономии, философии, языковедении. Он любил спорить на философские темы, добиваясь истины, что впоследствии определит его прозвище «Вивекананда», состоящее из слов «вивека» (различение) и «ананда» (блаженство, наслаждение). «Свами» в индуизме является обращением, как почётный титул. В переводе с санскрита оно означает «владеющий собой» или «свободный от чувств».

Ещё в университетский период Нарен решил принять обет брахмачарья, целомудрия. Он объяснял это решение желанием сохранить в чистоте душу и тело, благодаря чему приобретается духовная сила, которая утрачивается, если чистота нарушается. Это представление имеет глубокие основания в мировоззрении индусов и связано с понятием тапаса — духовного подвига, который буквально переводится как жар, накаливание, аскеза, закалка воли и тела. По мифологическим взглядам арийцев, тапасом осуществлено мироздание, и он является средством к достижению любой цели(7). Позже именно своим тапасом Вивекананда объяснял своё влияние на массы слушателей во время своих лекций.

В университетский период у Нарена произошёл мировоззренческий кризис. Так, сначала привитая с детства вера в Бога, в Шиву, подверглась серьёзному сомнению после того, как Нарен проштудировал западную философию Декарта, Спинозу, Канта, Фихте, Гегеля, Спенсера, Шопенгауэра и др. Его критический ум преклонился перед логически обоснованными философскими системами Запада, однако, как истинный индус, сердцем он чувствовал необходимость живого откровения. Он должен был найти и увидеть человека, который сам видел Бога. Это диалектическое противоречие — желание сердца и ума — нуждалось в синтезе, поэтому Жизнь сначала познакомила его с обществом Брахмосамадж(8), которое и представляло собой одну из попыток синтеза западной цивилизации и древнеиндийских традиций. Брахмосамадж пытался заменить индусскую обрядность методами самосовершенствования личности. Хотя Нарен стал членом этого общества, он не смог найти ответа на мучившие его вопросы. Ответы на эти вопросы хранились у безграмотного брамина, которого многие поначалу считали сумасшедшим, Гададхара Чаттерджи, больше известного как Рамакришна, — человека, который достиг совершенно другой мудрости.
Первая встреча Нарена и Рамакришны произошла на одном вечере, во время которого Нарен исполнил религиозный гимн. Рамакришна был впечатлён и попросил хозяина дома, в котором проводился вечер, пригласить Нарена к себе. Нарен откликнулся на приглашение и пришёл в обществе своих друзей. Рамакришна попросил Нарена спеть. Во время пения Рамакришна впал в самадхи(9). После того как Нарен закончил петь, Рамакришна вывел его за руку на веранду и там, оставшись наедине, начал с чувством упрекать Нарена за то, что он так долго не приходил к нему. При этом он сказал Нарену, что тот — древний мудрец Нара, который в своём воплощении пришёл на землю, чтобы уничтожить страдания человечества. Реакцию молодого скептически настроенного и свободолюбивого юноши можно себе представить. Ему показалось, что перед ним сумасшедший, и только чтобы прервать навязчивую беседу он пообещал Рамакришне, что придёт ещё раз. Не сразу покинув дом, Нарен какое-то время наблюдал за Рамакришной со стороны и пришёл к выводу, что перед ним одержимый, однако не лишённый величия и достойный уважения человек. Тогда он задал Рамакришне вопрос, который он неоднократно задавал многим мудрым людям: «Господин, вы видели Бога?». Рамакришна ответил: «Да». «Как вы можете это доказать?» — спросил Нарен. «Я вижу его перед собой так же, как вижу вас, но гораздо яснее и могу показать его вам», — ответил Рамакришна. Эти слова и то, как они были сказаны, произвели на Нарена сильное впечатление.
Через месяц Нарен опять пришёл к Рамакришне. В этот раз Нарен понял, что сила может исходить и от внешне слабых людей, каковым был Рамакришна. Так, когда они были в комнате и Нарен сидел на кровати, Рамакришна вдруг приблизился к нему, устремив на него свой взор и что-то шепча, затем поставил на него правую ногу, от чего Нарену показалось, что всё вокруг него растворяется в небытии, в том числе его собственная личность. Нарен испугался и, полагая, что умирает, закричал: «Что вы делаете! У меня дома родители». Тогда Рамакришна рассмеялся и сказал, что время ещё не пришло.
Когда Нарен в третий раз пришёл к Рамакришне, они гуляли в саду, и Нарен не позволял Рамакришне приближаться к нему, впрочем, тот и не пытался сделать этого. По возвращении в гостиную Рамакришна впал в самадхи, а Нарен стал за ним наблюдать. Однако в процессе наблюдения Нарен, сам того не желая, также впал в самадхи, хотя раньше с ним такого не происходило. В этом состоянии Рамакришна начал задавать ему различные вопросы о предках Нарена, его происхождении, предназначении в мире и о продолжительности его земной жизни. На основании ответов Рамакришна убедился в том, что его первоначальное мнение о Нарене было правильным, что он «мудрец, опытный в медитации, достигший в ней наибольших высот, и что в день, когда он придёт к познанию своей настоящей природы, он сбросит с себя своё тело действием силы своей воли»(10).

Хотя Рамакришна после этого стал называть Нарена своим учеником, последний долго не принимал этого статуса. Он ненавидел сентиментальность, благочестие, слёзы, всё то, что он считал женственным, а Рамакришна именно таким и был: благочестивым, сентиментальным и часто плакал. Внешность Рамакришны, по-видимому, также не соответствовала тому идеалу учителя, который представлялся самому Нарену. Рамакришна был невысокого роста и слабо развит физически, в то время как Нарен представлял его полную противоположность: он был высокого роста, атлетически сложён, порывист и резок в своих движениях и мыслях. Нарен критиковал каждое слово Рамакришны, а тот то приходил от этой критики в восторг, то сильно огорчался. Рамакришна так сильно привязался к Нарену, что когда последний долго не приходил, он ходил его искать по городу, чем сильно раздражал Нарена. Нарен отчитывал Рамакришну за такое поведение, поскольку это его сильно стесняло. Однако вскоре Рамакришна престал «бегать» за Нареном, и тогда уже Нарен начал сам приходить к Рамакришне и слушать, как тот беседует с учениками.

В своих беседах Рамакришна пытался объяснить Нарену, что всё сущее есть единый Брахман, но Нарен воспринимал это утверждение как безумие и даже шутил по этому поводу. Так, однажды, находясь вместе с другим учеником в доме Рамакришны, они, смеясь, говорили, что вот кувшин на столе есть Бог и вот эти мухи на кувшине тоже Бог. Рамакришна  в это время был в соседней комнате и услышал этот разговор. Он вошёл в их комнату и, находясь в полусамадхи, коснулся  Нарена. Тогда Нарен  действительно увидел, что  всё, что его окружает, есть Единый. И это состояние длилось несколько дней, так что родные даже начали опасаться, что Нарен заболел. Он всё время повторял, как безумный «Шива! Шива!» Рамакришна с сочувствием смотрел на него, так как сам он также испытывал такое же состояние, но у него оно длилось двенадцать лет.

В 1984 г. Нарен столкнулся с лишениями. Отец из-за своего образа жизни — светского человека, постоянно посещающего и организующего вечера — умер от сердечного приступа, оставив семье кучу долгов. Страдал ли Нарен, потеряв отца? Мы не знаем, какими были его отношения с отцом, но вот что, он написал позже в одном из писем: «Я многих потерял, я много страдал, и самая щемящая причина страданий, когда кто-то уходит, это чувство, что я был недостаточно добр к этому человеку. Когда умер мой отец, я долгие месяцы испытывал душевную боль, что был таким непокорным»(11). Сразу же Нарен узнал, чтo такое нищета, потеря «друзей», необходимость поиска работы. Он умирал от голода. Тогда он понял, как трудна жизнь слабого бедного и покинутого человека и что хвалебные песни Богу являются насмешкой над теми, у кого нет хлеба для семьи. Тем не менее, он по привычке продолжал совершать утренние молитвы Шиве. Однажды это услышала его мать, вера которой сильно пошатнулась от лишений, и она грубо одёрнула Нарена: «Глупец! — сказала она. — Ты хрипнешь, молясь Богу с детства. А что он сделал для тебя?» Тогда Нарен восстал. Он стал публично высказываться против Бога, чем  заслужил славу атеиста. Ученикам Рамакришны, которые приходили к нему, чтобы его образумить, он отвечал, что только трус может из боязни верить в Бога. Все считали его погибшим, но Рамакришна верил в него. Нарен устал искать работу, так как ему везде отказывали, и он принял решение отказаться от света, как это сделал его дед, и даже назначил день, когда это должно было произойти. Однако в этот день к нему почему-то пришёл Рамакришна и попросил следовать за ним в его город Дакшинешвар. Уже дома Рамакришна спел ему какую-то песню, и Нарен почему-то заплакал. Ему стало ясно, что Рамакришна знал о его намерении, и это действительно было так. Тогда Рамакришна попросил Нарена не покидать мир, пока Рамакришна жив(12). Нарен согласился. Вернувшись к себе, он смог найти работу в какой-то конторе, в которой он стал заниматься переводами. Тем не менее, у его семьи не было уверенности в завтрашнем дне. Испытывая трудности, Нарен просил Рамакришну молиться за него и его семью, на что Рамакришна предложил Нарену самому это сделать. Тогда Нарен стал ходить в храм Кали, но, хотя его первоначальной целью было обращение к Кали за помощью в облегчении страданий, внутри храма он либо забывал об этом, либо ему казалось мелочным просить у неё о таких пустяках, и он стать просить её лишь о знании и вере. Вот из этого горя, страданий и лишений родилась вера Нарена. «Единственный бог, в которого я верю — это сумма всех душ и надо всеми ними — мой бог, злые, мой бог —  нечастные, мой бог — бедные всех народов», — говорил он(13). Позже он укрепится в мысли о том, что размышление над злом, ужасом, страданием, смертью, небытием являются не менее действенным методом постижения Высшего в образе Матери, Кали, чем над привычным для большинства образом благого Бога. «Размышляйте о Смерти! Поклоняйтесь Ужасному! Лишь через культ Ужасного может быть побеждено Ужасное и достигнуто бессмертие... Есть счастье даже в мучении», — говорил он ученикам.

Стоит отметить ещё один эпизод из жизни Нарена, когда ещё был жив его учитель. Рамакришна перед своей смертью разрешил Нарену испытать полное самадхи — нирвикальпа-самадхи, т.е. полное слияние «я» с Высшим. Для погружающегося в нирвикальпа-самадхи, или махасамадхи, есть опасность там и остаться, поэтому Рамакришна запретил Нарену повторять этот опыт до самой смерти, а когда Нарен стал его упрашивать, Рамакришна строго упрекнул его в желании личной радости в ущерб служению людям. Рамакришна сообщил ему, что лишь после того, как Нарен сделает великое дело в мире и принесёт людям духовное познание, он сможет погрузиться в это состояние(14).

После ухода Рамакришны из жизни, Нарен объединил оставшихся без учителя учеников в монастырь в Баранагоре. Рамакришна просил Нарена позаботиться об учениках, и они также видели в Нарене свою опору. Один из учеников Рамкришны, семьянин, дал деньги на покупку полуразрушенного дома, который стал их первым монастырём. Однако, как вскоре оказалось, учеников было трудно удержать на одном месте, хотя Нарен и старался поддерживать активную духовную жизнь в монастыре: он читал им великие произведения человеческой мысли, устраивал обсуждения на философские темы и т.д. Наконец в качестве компромисса между желанием странствовать и необходимостью сохранить монастырь всеми решено было, что какая-то часть учеников будет постоянно жить в монастыре, а другие могут странствовать по Индии, самосовершенствуясь и сообщая людям весть Рамакришны. Самого Нарена также охватывало горячее желание пуститься в странствие, и он даже несколько раз уходил на некоторое время из монастыря, чтобы пройтись пешком и увидеть свою страну и её людей. Однако только в 1891 г. он решился уйти в одинокое и долгое странствие по Индии. Тогда им были сказаны эти слова. «Я уйду, но я не вернусь, прежде чем не разорвусь над обществом, как бомба, а оно не последует за мной, как пёс». Таким образом, странствие для Нарена представлялось способом получения силы благодаря увиденному, услышанному, пережитому и обдуманному за все эти годы. И действительно, это странствие, продлившееся два года, дало желаемые результаты и принесло ему необходимый опыт. Во время странствий он останавливался у различных сведущих людей, чтобы расширить свой кругозор. Так, он изучал санскритскую грамматику, джайнизм, магометанство, индийскую философию, и, несмотря на обет странствующего монаха не оставаться надолго в одном и том же месте, делал иногда длительные остановки, чтобы пополнить свои знания. В это время в его сознании сложился синтез Евангелия(15), Гиты и западной науки. Впоследствии Вивекананда даже захотел написать всеобщее Евангелие, перевести индийскую мысль на европейский язык, «сделать из сухой философии, из мифологии, из странной философии религию простую, доступную и в то же время удовлетворяющую требованиям наиболее возвышенных умов», однако этот проект из-за занятости Вивекананды так и не был осуществлён.

Во время странствия Нарен жил среди самых разных людей, и порой ему было трудно принять их образ жизни. Так, у тибетцев он увидел семьи, в которых у одной жены было несколько мужей, что для него поначалу было просто этически неприемлемо; среди париев и воров он видел людей, достойных уважения, даже способных стать монахами. Однако больше всего его поражали бедность и нищета его народа, ведь от голода ежегодно в Индии умирали сотни тысяч людей. С 1875 г. по 1900 г. в Индии умерло 26 миллионов человек. «Что сделали мы, — мы, так называемые божьи люди, санньясины, что сделали мы для масс?!» — восклицал он. Ему на память приходили жестокие слова Рамакришны: «Религия — не для пустых желудков». Так Вивекананда пришёл к мысли, что первейшая обязанность религии, заключается в том, чтобы кормить бедных и облегчать их участь. В течении двух лет странствий его продолжали терзать мысли о том, как помочь Индии. Говорят, что, дойдя до крайней точки Индии (мыс Коморен) и переплыв самостоятельно пролив, он уселся на скале и стал медитировать о будущем Индии. Здесь он осознал свою миссию.

Ещё во время странствий в 1882 г. Нарен узнал о том, что в США в 1983 г. состоится всемирный Конгресс Религий. Ему стало ясно, что он должен туда поехать, чтобы обратить внимание Запада на проблемы Индии. Прибыв в Калькутту, он рассказал о своём намерении ученикам и попросил их организовать сбор денег для этой поездки. Хотя богатые люди и банкиры предлагали ему финансовую помощь, он отказался от неё,  желая, чтобы помощь пришла от среднего класса, ведь он ехал на этот Конгресс Религий ради народа, ради бедных.«Я странствовал по всей Индии, и для меня было мучением видеть ужасающую бедность и нищету масс. Я не могу сдержать слёз. Сейчас я твёрдо убеждён, что бесполезно проповедовать нечастным веру, не облегчив их бедности и страданий. Именно для этого, для спасения бедняков Индии я еду в Америку»(16). Пред отплытием он принял имя Вивекананда, облачился в яркий халат и надел тюрбан. В таком одеянии его увидел и запомнил Запад. Похоже, что халат и тюрбан были своеобразным протестом и вызовом его героической натуры. Многие индусы, направляясь на Запад, стеснялись своего происхождения и поэтому старались менее выделяться, одеваясь в европейскую одежду, в которой выглядели неловко. Вивекананда не только не стеснялся своего происхождения, но и решил подчеркнуть свою принадлежность Индии, так чтобы всем, даже недалёким американцам, это было ясно(17).

Запад поразил Вивекананду. Ослеплённый яркими огнями, высокими зданиями и вообще техническими достижениями, он несколько дней ходил по городу, потрясённый увиденным. Как человек, преклоняющий перед проявлением силы, он не мог не восхищаться силой технических достижений Запада, даже если эта сила основана на несправедливости. «Я уважаю даже злого, если он мужественен и силён: ибо его сила когда-нибудь заставит его отказаться от своей злобы и от всех себялюбивых деяний. И она приведёт его к истине», — говорил он(18). Позже во время второго путешествия на Запад, он поймёт истинное лицо Запада и скажет: «Но какое величие может быть у стаи волков?» Однако в первый раз увиденное настолько увлекло его, что он вообще чуть не пропустил возможность участвовать в Конгрессе.
На Конгрессе Религий, кроме него, Индию представляли глава Брахмосамаджа, представители теистов, цейлонских буддистов и Теософского общества. Однако только он поразил всю аудиторию своим необычным видом, статью, энергией голоса и обращением, ставшим знаменитым: «Мои американские братья и сёстры!». Уставшие от формальностей докладчиков слушатели не могли не откликнуться на этот призыв к единению, устранению небратских отношений, в том числе происходящих из-за различий в религиозных убеждениях, поэтому весь зал поднялся и начал аплодировать. Среди тем его докладов в тот день были следующие: «Почему между нами нет согласия». «То, что больше всего нужно Индии — не религия (а хлеб)» и др.(19). После Конгресса Религий по приглашению своих новых друзей и знакомых он проводил лекции и в других городах США, однако не всегда эти лекции проходили гладко. Так, в некоторых городах среди слушателей он видел лишь хитрые и жестокие рожи деловых людей, поэтому он резко менял тему лекции и обрушивался с критикой на западную цивилизацию. За это ему доставалось от прессы, которая цеплялась за каждую мелочь и выдумывала небылицы, чтобы очернить его имя. Критиковал Вивекананда и ложное христианство, проповеди которого он называл лицемерием. Он говорил, что Христос не нашёл бы у американских проповедников и камня, чтобы преклонить голову. За это «христиане» начали его травлю, к которой присоединились и некоторые индусские общества.

Как же Вивекананда представлял себе помощь Запада Индии и что взамен могла Индия дать Западу? Вивекананда хотел, чтобы между Индией и Западом произошел некий культурный обмен: деньги и блага Запада были бы предоставлены Индии, а Индия поделилась бы с Западом своими духовными сокровищами. Он возмущался тем, что Запад отправлял в Индию «помощь» в виде христианских миссионеров, в то время как Индия не нуждалась в такого рода помощи, имея многовековую религиозную традицию, но нуждалась в хлебе для бедных. Однако в конце своей поездки он был разочарован западной цивилизацией, и, в частности, он уже не так оптимистично рассчитывал на её помощь. Даже побывав в Англии и встретив там гораздо более образованную аудиторию, он, тем не менее, не получил того, за чем приехал на Запад. Хотя он основал два общества Веданты в США и у него появилось много учеников и учениц, часть из которых даже последовали за ним в Индию, чтобы помогать индийскому народу, тем не менее, этого было мало. Вивекананда осознал пороки и упадок западной цивилизации и пришёл к выводу, что не Запад, а Россия, сможет выполнить высокую миссию возрождения культуры и спасения бедных. Он говорил, что в грядущем столетии Россия поведёт за собой мир, но путь ей укажет Индия(20).

Вивекананда не жалел себя во время своего путешествия по Западу. На лекциях он так выкладывался, что после окончания ему хотелось забиться в угол комнаты и затихнуть. Всё это сказалось на его самочувствии. Его болезнь (диабет), которая впервые дала о себе знать ещё в его юношеские годы, упорно подтачивала его здоровье. Вернувшись в Индию, он не мог уже просто оставаться в Баранагорском монастыре, так как стал социально значимой фигурой(21). Вместе с прибывшими с ним в Индию друзьями-европейцами он совершал паломничества по святым местам Индии, учреждал ашрамы. В 1897 г. он учредил ассоциацию «Общество Рамакришны» для распространения учения Рамакришны. Кроме распространения учения, монахи из «Общества Рамакришны» также кормили и лечили бедняков, основывали приюты для детей-сирот, в которых обучали их чтению, письму, арифметике и даже английскому языку, а также различным ремёслам; открывали пункты помощи голодающим, а в 1898 г., когда в Индии вспыхнула чума, всё «Общество Рамакришны» было мобилизовано на борьбу с нею. Когда денег не хватало, Вивекананда не колеблясь, поручил продавать всё, если нужно. Как санньясины, они должны были быть готовы спать под деревом и питаться подаянием, поэтому они могли продать даже свой монастырь. «Общество Рамакришны» открывало школы, в проекте была даже школа для изучения Вед, чтобы люди могли избавиться от суеверий и сами разбирались в духовных вопросах. Всё это отнимало много сил.

В 1899 г. Вивекананда во второй раз отправился на Запад, чтобы поддержать основанные им общества, сообщить им новый жизненный импульс. Он продолжал выступления в университетах и в более узких кругах. На основании всех записей его лекций и бесед был издано полное собрание сочинений в восьми томах, главными работами являются его работы по йоге: Джнана-йога (йога знания), Бхакти-йога (йога любви), Карма-йога (йога дел) и Раджа-йога (царственная йога). О первых трёх йогах говорится в «Бхагавадгите», и Вивекананда дал как бы своё развёрнутое пояснение сущности каждого метода. В полное собрание сочинений также вошли его письма, высказывания, беседы.
В конце 1900 г. Вивекананда возвратился в Индию. До июля 1902 г. он совершил ещё несколько паломничеств по святым местам Индии вместе со своими учениками. Длительные переходы и трудные условия ещё более подорвали его здоровье. У него обострились приступы астмы, а диабет развился в водянку. Из-за болезни его ноги отекали, и наступил момент, когда врач вообще запретил ему принимать воду. Вивекананда двадцать один день не пил ни капли воды, даже когда полоскал рот. Однако он был морально спокоен. Дело, которое он начал, машина, которую он запустил, работала, и этого импульса хватило бы, по его словам, на полторы тысячи лет. Чётвёртого июля 1902 г., находясь в основанном им монастыре, среди учеников и соратников, Вивекананда погрузился в нирвикальпа-самадхи, как ему и было позволено Рамакришной. Он собрал всех братьев-монахов, просто прилёг на бок и, казалось, что он размышляет. Через час он перевернулся и глубоко вздохнул; его взгляд был направлен внутрь себя, а глаза закатились. Ещё раз глубоко вздохнув, он замолчал. Ученики обнаружили у него немного крови в ноздрях, на губах и на глазах, что подтверждало его уход через самадхи(22).

Значение дела Вивекананды для Индии (и для других стран в качестве примера) велико. Прослеживая путь Индии в борьбе за свою материальную и духовную независимость, самостоятельность и объединение, начинаешь понимать, что истоки этой борьбы начались ещё в Дакшинешваре, в котором жил и учил Рамакришна. Однако учение Рамакришны и он сам не могли быть поняты массами европеизированных или крайне консервативных индусов или, с другой стороны, прагматиками-европейцами. Для этой задачи необходимо было появление такой личности, как Вивекананда, который упростил, иногда даже до афоризмов, древнее знание и перевёл его на язык современности. Несмотря на то, что сам Вивекананда на Западе почти не говорил о своём учителе или его учении, за исключением узкого круга лиц, он неизменно выполнял то дело, которое начал Рамакришна. И хотя он не смог получить от Запада деньги для бедных Индии, за исключением пожертвований его новых друзей, он заставил Запад, по крайней мере в лице многих образованных людей, уважать Индию. Более того, сами индусы по-другому стали себя осознавать; они просто не могли уже оставаться слабыми, покорными своим правителям и англичанам после того, как у них был такой герой, как Вивекананда. Он научил людей верить в свои силы, осознавать своё божественное начало, а значит бесконечную мощь духа. Мы полагаем, что Вивекананда  незримо передал своё дело М.К. Ганди. Сам М.К. Ганди говорил, что слова Вивекананды зажгли в нём пламя любви к Индии и что Вивекананда возобновил святую борьбу, чтобы возвратить тем, до кого даже нельзя дотрагиваться, их права и их достоинства. Глядя на самоотверженную работу М.К. Ганди в помощи больным, бедным, неграмотным, его обет брахмачари, аскетизм и полную отдачу себя во имя Родины, понимаешь, что он в точности следовал заветам Вивекананды, а сам Вивекананда, наверное, согласился бы с Р. Тагором в том, что М.К. Ганди заслужил право называться махатмой. Джавахарлал Неру прямо говорил, что Вивекананда был одним из основателей современного ему национального движения Индии. Казалось бы, какую преемственность можно усмотреть в этой цепи от Рамакришны к Дж. Неру? Тем не менее, она есть. Разница лишь в том, что Рамакришна был более сосредоточен на духовных вопросах, а от Вивекананды к Дж. Неру мы наблюдаем всё больше преобладание социального над духовным. Но ведь к этому и призывали и Рамакришна и Вивекананда — накормить бедных, а потом говорить с ними о религии, — хотя Вивекананда и предостерегал Индию от полного ухода от духовного. «Индия бессмертна, если она будет настойчиво искать Бога. Но, если она займется политикой и социальной борьбой, — она умрёт», — говорил он. Да, бедность и кастовые различия, разобщённость индусов по-прежнему существуют в Индии. И в 19?20 веках они были и по-прежнему остаются взаимообусловленными. Многие современники Рамакришны, Вивекананды и М.К. Ганди по-прежнему не понимали, что институт каст уже изжил себя(23), хотя в священных индусских книгах есть многочисленные примеры того, как представители низших каст дают урок высшим кастам, а буддизм вообще не признаёт касты. Вивекананда, будучи кайястхой, сумел сделать то, что не смогли сделать веками ортодоксальные брамины. Последние же были крайне возмущены и уязвлены тем, что Вивеканада (для них шудра, т.е. представитель низшей касты, парий) взял на себя руководство религиозным движением за возрождение духовной культуры Индии. Сам Вивекананда не обращал на эти упрёки и возмущения никакого внимания, хотя и подчёркивал, что представители его касты были величайшими людьми Бенгалии. Впрочем, он был учеником Рамакришны, который, будучи брамином,  чистил туалет у парии, что для браминов является ужасным нарушением законов касты(24). В отличие от ортодоксальных браминов Вивекананда призывал всех увидеть божественное начало в каждом человеке, независимо от касты, считая, что Богу нужно служить, прежде всего, почитая его в людях. Как и многие другие индусы, он верил, что отдельные представители человечества не могут достигнуть духовного освобождения, пока остальные пребывают в страданиях. Есть всеобщая карма человечества, слагаемая из кармы каждого отдельного человека, поэтому, помогая каждому человеку осознать свои силы и начать самосовершенствоваться, создавая для него необходимые социально-культурно-духовные условия, мы способствуем тому, чтобы человечество вышло на качественно иной уровень существования и жизненных задач.

Редакция журнала «Общее Дело»