ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ ДЖОРДАНО БРУНО

Умственная сила никогда не успокоится, никогда не остановится на познанной истине, но всё время будет идти вперёд и дальше, к непознанной истине!

Д. Бруно «О героическом энтузиазме»

 
В 1548 году в деревушке возле города Нола в провинции Неаполя родился мальчик Филиппо. Семья Бруно была небогатой, отец был обнищавшим дворянином-солдатом, мать занималась хозяйством. С детства мальчик изумлял окружающих своим любознательностью, умом и необычными способностями. Так, когда он был ещё младенцем, он каким-то образом позвал отца на помощь, когда в его комнату заползла змея, но удивительнее всего то, что много лет спустя он сам об этом вспомнил. Вначале его обучал грамоте приходской священник, которого мальчик засыпал вопросами о том, как устроен мир. Маленький мальчик очень удивлялся, как мог Бог, по словам священника, промыслить всё до мельчайших деталей: например, сколько волос должно остаться в расчёске, сколько слив должны упасть на землю, а скольким суждено быть съеденными птицами и т.д. Разве возможно за всем углядеть?(1)

В 11 лет Филиппо привезли в Неаполь изучать литературу, логику и диалектику. Неаполь тогда был местом крамольников и бунтарей от науки, в нём бурлила мысль, которую не могли сдерживать власти. Здесь ещё молодой Джамбаттиста делла Порта(2) опубликовал свою удивительную книгу «О естественной магии», в которой был использован новый принцип исследования: — автор не истолковывает мнения античных предшественников, а сам наблюдает и изучает природу. Другой учёный и философ Бернардино Телезио(3) будоражил Неаполь своим выступлением против засилья Аристотеля в науке и призывал к реформации. С другой стороны, католические монахи и священнослужители, прикрываясь религией, обирали верующих, соперничая в этом с другими пройдохами на рынке: факирами, гадателями и алхимиками-шарлатанами. В такой атмосфере юноша приступил к изучению наук. Он был порывист и страстен, его влекла жажда подвига и его не страшила смерть. Одним из любимых образов юноши — образ Икара. Позже Бруно скажет, что человек, который обрёл крылья, должен, презирая опасность, подниматься выше и выше, и его возможное падение не позор, а честь.

Джамбаттиста делла Порта — итальянский врач, философ, алхимик и драматург. В части источников именуется Джованни Баттиста Порта.

Бернардино Телезио (Телезий, Телесий) (итал. Bernardino Telesio; 1509, Козенца — 2 октября 1588, Козенца) — итальянский учёный и философ. Окончил Падуанский университет в 1535. Основное сочинение — «О природе вещей согласно её собственным началам»

Юноша решил посвятить себя науке, но тяготился тем, что родители выкраивали последние деньги на его учёбу. Однако если стать послушником монастыря, то можно было получить и образование, и кров, и пропитание. Юношу терзали сомнения: с одной стороны, он видел, что многие монахи глупы и ленивы, и ему не хотелось становиться одним из них; с другой стороны, и среди монахов и духовных лиц были исключения: его любимый учитель, отец Теофило, и немало светлых умов Италии. У монахов-доминиканцев были знания и библиотеки. К ним и устремился Филиппо, став Джордано из Нолы.

Джордано с рвением погрузился в изучение книг, но его тяготили строгие порядки и внешняя обрядность. Через некоторое время он выбросил из своей кельи иконы святых, что привело к первым допросам и угрозам. Однако ему простили его «отроческое недомыслие» из-за его способностей и усердия в учёбе. После года послушничества в июне 1566 года его приняли в монахи. Но юноша был очень далёк от образцового монаха. Он подвергает сомнению многие постулаты христианства, в том числе догмат о Троице и приходит к выводу, что католическая вера есть измышлённое людьми суеверие, за которым есть глубокое учение, скрытое от непосвящённых(4).

Бруно рано начал проявлять интерес к астрономии, которая в то время основывалась на идеях Аристотеля и Птолемея, помещавших Землю в центре всего мироздания. И хотя Н. Коперник опубликовал свою книгу о гелиоцентрическом устройстве мира за пять лет до рождения Бруно, во всех школах и университетах продолжали учить по-старому. Бруно решил сам изучить Аристотеля и понял, что его последователи мало его знают и неправильно истолковывают его взгляды. Благодаря Аристотелю Бруно познакомился с атомистами, которых Стагирит(5) называл «физиками». Их учение — бесконечный водоворот атомов и постоянная текучесть всего сущего; его единство потрясла юношу. Бруно также увлёкся методами «комбинаторного искусства» Раймонда Луллия, который утверждал, что для доказательства истин и опровержения всех заблуждений недостаточно лишь делать верные выводы из готовых посылок, но нужно самому находить эти посылки, для чего он предложил использовать схему из подвижных концентрических кругов, на которых были произвольно сгруппированы самые разнообразные понятия из сущего. Наряду с этим Бруно увлёкся мнемоникой, упорно совершенствуя методы запоминания, и добился в ней таких успехов, что его вызвали в Рим к правой руке папы Пия V кардиналу Ребиба. В присутствии папы Бруно прочли незнакомый древнееврейский псалом, который тот повторил слово в слово, поразив всех присутствующих. Узнав, что этому искусству можно научиться, кардинал стал обучаться этому искусству у молодого монаха.

 

Раймунд Луллий ; ок. 1235, Пальма-де-Мальорка — 1315, там же— каталонский миссионер, поэт, философ и теолог, один из наиболее влиятельных и оригинальных мыслителей европейского высокого Средневековья. Луллий считается одним из родоначальников европейской арабистики[2] и комбинаторики[3]. Луллию также приписывается обширный псевдоэпиграфический корпус алхимических трактатов.

Чем дальше Бруно шёл по пути знания, тем труднее ему становилось мириться с путём веры. Он не мог просто верить, например, в таинства причастия, не мог постичь непорочное зачатие и другие постулаты христианства. Красноречивые монахи-доминиканцы, которыми он раньше восхищался,  на самом деле оказались для него смиренными ослами(6). Он перечитал множество богословских трактатов и решил, что больше не будет тратить жизнь на такую чепуху. В самом монастыре Бруно видел не веру, а ханжество: монахи лишь носили сутану, а на деле ничем не отличались от светских мужей того времени: пили, дрались, волочились за женщинами, предавались разным интригам и даже крали и убивали. А начальство карало не столько за грех, сколько на неумение грешить без огласки(7).

Не ко всем теологам Бруно испытывал отвращение. Крупнейший мыслитель XV века Николай Кузанский ещё за сто лет до Н. Коперника был убеждён, что земля не находится в центре вселенной и такого центра вообще не существует, так как вселенная бесконечна, земля и другие небесные тела состоят из одной и той же субстанции, следовательно, везде одни и те же законы, а Земля есть одна из бесчисленных звёзд, на которых также есть обитатели. Затем Бруно знакомится с книгой Н. Коперника «О вращении небесных сфер», в которой тот излагает доказательства вращении Земли вокруг Солнца на принципе относительности — при равном движении двух объектов, наблюдаемого и наблюдателя, в одном и том же направлении движение не заметно. Теория противоречила не только научным представлениям того времени, но и церковным догматам. Ещё до публикации своего произведения Коперник познакомил своих друзей и учёных со своими и идеями и рукописями, что вызвало в обществе многочисленные насмешки и хулу. Бруно был поражён смелостью идей и манерой изложения Коперника, не побоявшегося в одиночку выступить против системы ложных верований. Однако на многие вопросы Бруно не находил ответов у Коперника.

 

Николай Кузанский; 1401, Куза, Трирское курфюршество, Священная Римская Империя — 11 августа 1464, Тоди, Умбрия, Священная Римская Империя[5]) — кардинал Римской католической церкви, крупнейший немецкий мыслитель XV века, философ, теолог, учёный-энциклопедист, математик, церковно-политический деятель. Принадлежит к первым немецким гуманистам в эпоху перехода от позднего Средневековья к раннему Новому времени.

 

Николай Коперник; 19 февраля 1473, Торунь — 24 мая 1543, Фромборк — польский и немецкий[7][8] астроном, математик, механик, экономист, каноник эпохи Возрождения. Наиболее известен как автор гелиоцентрической системы мира[9], положившей начало первой научной революции.

Через шесть лет после вступления в монастырь в 1572 году Бруно поднялся по церковной иерархии и стал священником, получив назначение в город Кампанья в шестидесяти километрах от Неаполя. В этом же году католики во Франции устроили массовую резню гугенотов, получившую название Варфоломеевская ночь. Беззащитных людей, взрослых и детей, убивали с фанатичными возгласами «Бей еретиков! Слава Иисусу» или «Где твой Бог, раз он терпит такое?», причём в качестве палачей выступали даже дети. Католическая церковь после этого служит благодарственные молебны и торжествует. Бруно же возмущён до глубины души. Как могут люди называть себя христианами и резать друг друга? Как религия всепрощения становится религией ненависти и междоусобиц? Человек оказывается хуже зверя и всё это ради Христа?(8) До этого события Бруно, хоть и презирал всякую обрядность и формальное поклонение, тем не менее, всё ещё хранил веру в Спасителя, но после этих событий в душе наступил переворот. Нет, Бруно не ушёл из ордена, но он ещё больше утвердился на пути знания, сойдя с последней ступеньки веры.

 

Массовое убийство гугенотов-протестантов в Париже, начавшееся в воскресенье, в ночь на 24 августа (праздник св. Варфоломея) 1572 года, во время бракосочетания лидера протестантов Генриха Наваррского с Маргаритой Валуа. Традиционно считается, что расправы были спровоцированы Екатериной Медичи, матерью французского короля Карла IX, под давлением итальянских советников, таких как Альбер де Гонди и Лодовико Гонзага. После Парижа волна убийств прокатилась по провинциям Франции.
С картины художника Франсуа Дюбуа (1529—1584). Кантональный музей изящных искусств, Лозанна (Швейцария)

В том же 1572 году Бруно решил вернуться в Сан-Доминико, но как студент богословской школы. Нет, он не изменил своих взглядов в отношении окружавшего его церковного лицемерия: его интересовали сокровища богатейшей монастырской библиотеки. Здесь он погружается в изучение философии, особенно ему нравится Гераклит и Платон(9). Здесь же он пишет лирические стихи к донне Моргане, которую исследователи считают вымыслом самого Бруно, которому не хватало общения. Он вёл аскетическую затворническую жизнь, не обращал внимание на одежду, не участвовал в вылазках в город с другими монахами. Повсюду он продолжает видеть противоречие между утверждаемыми католической церковью нормами, догмами и действительной жизнью священнослужителей и монахов, причём он понимает, что вся система основывается на безоговорочном послушании и недопущении какого-либо сомнения. В результате эти размышлений Бруно сочиняет «Сонет в честь Осла», в котором в сатирической форме говорится, что вера нуждается в ослином послушании, а труд познанья, философов и любителей науки якобы бесплоден. Бруно задаётся вопросом: разве смысл земного существования лишь в страдании и ожидании вечной жизни в раю? В чём же задача человека? Он ищет ответа у греческих философов, в частности, у пирронистов(10), однако разочаровывается в их позиции о непознаваемости истины с помощью разума или чувств. Вообще, ко всем, кто говорит о тщете знаний, Бруно испытывает острую неприязнь. Древние философы учили, что чем глубже постигает человек путём умозрения истину, тем совершеннее он становится. Поэтому стремление к истине — высшее стремление человека. Однако истина ускользает, как тень! Он пытается её постичь/что?/, но безрезультатно! У него опускаются руки, он подолгу не выходит из кельи, не спит ночей, у него усталый и измученный вид, он похож на безумца! И в этом безумии от бесплодности поисков истины Бруно получает своё мистическое озарение, в точности так же, как писал Платон(11). Правда, Бруно в отличие от Платона полагал, что не Бог послал ему это озарение, а он сам пришёл к нему. Любовь к истине, страсть познания — вот, что делает человека свободным, даёт ему крылья, как Икару, делает его божественным, самоотверженным, как античных героев. Так Бруно пришёл к образу «героического энтузиаста». Героический энтузиаст беззаветно служит справедливому и прекрасному, жаждет подвига, готов на любые жертвы, беспощаден к собственному несовершенству и вечно борется против зла и невежества(12).

Итак, исполненный героического энтузиазма Бруно погружается в водоворот познания, в котором ему предстоит своим разумом разоблачать ложные догмы, державшие сознание людей в оковах. Восхищаясь подвигом Коперника, Бруно недоумевал, почему тот, имея такие научные познания, отказался шире осмыслить мир, почему оставил в своей системе сферу неподвижных звёзд, которая ограничивает вселенную и ставит предел познанию. Бруно, изучив все аргументы философов, в том числе Аристотеля, заявляет о бесконечности вселенной! Размышляя о текучести и постоянстве форм, связи духа и материи Бруно находит ответ у Николая Кузанского(13), утверждавшего, что за сменой форм и противоположностей лежит единая сущность Бытия, которая вечна и неизменна. Бруно приходит к мысли о том, что эта вечная неизменная субстанция бесконечна в своих проявлениях, а значит, кроме Земли существует бесконечное количество миров, в том числе обитаемых. Таким образом, Бруно, благодаря размышлению над системой Коперника и её развитию с помощью идей Николая Кузанского, создаёт свою собственную систему.

 

Аристотель (384 год до н. э., Стагира, Фракия — 322 год до н. э., Халкида, остров Эвбея) — древнегреческий философ. Ученик Платона. С 343 года до н. э. по 340 года до н. э. — воспитатель Александра Македонского[2][3][4]. В 335/4 годах до н. э.[5] основал Ликей (Лицей, или перипатетическую школу). Натуралист классического периода. Наиболее влиятельный из философов древности; основоположник формальной логики. Создал понятийный аппарат, который до сих пор пронизывает философский лексикон и стиль научного мышления, заложил основы современных естественных наук[6].

После трёх лет обучения в высшей богословской школе в 1575 году Бруно с блеском сдал последние экзамены и на публичном диспуте защитил свои тезисы. Его оставили преподавать и назначили лектором теологии(14). Однако ему становится тесно в лицемерии монастырских стен. Так, когда в монастырь приехал с лекцией знаменитый богослов Монтальчино, Бруно на диспуте уличил его в незнании взглядов протестантов, на которых тот нападал. В результате разразился скандал, а Монтальчино сделал на него донос, и Бруно решается бежать из Неаполя в Рим, так как у следствия появилась информация о том, что он читал запрещённые книги, вынес из кельи иконы, оставив в ней только распятие Христа. Однако и в Риме он не может долго оставаться, так как и здесь его продолжают обвинять в ереси. В это время в Италии начала свирепствовать чума, и людям было не до университетов, частных уроков или чтения книг, поэтому испытывавший нужду и лишения Бруно, сбросив рясу монаха-доминиканца, направляется в протестантскую Женеву в её знаменитую академию.

В Женеве Бруно встречает земляков, которые помогают ему, однако за их помощью кроется желание обратить его в кальвинизм, чего Бруно, разумеется, не желает. Однако без этого он не может оставаться в Женеве и работать в академии, поэтому Бруно даёт согласие на изучение идеологии протестантов, и его вносят в списки академии. Бруно подвергает критике корысть церкви, которая под добрыми делами, которые должен творить человек, чтобы заслужить спасение, понимала одарение храмов и всяческую финансовую помощь церкви. Также его возмущает доктрина Кальвина о полном предопределении человеческой жизни, то есть полное отрицание свободы человеческой воли. Кроме Кальвина, женевцы использовали в своих философско-религиозных спорах Аристотеля. Что касается самого города, то жители находились под строгим надзором пасторов, квартальных надзирателей и добровольных соглядатаев, которые следили за тем, чтобы каждый человек не нарушал установленный ещё Кальвином порядок: у каждого человека было своё место, и его поступки были строжайшим образом регламентированы — от первого крика новорождённого до последнего издыхания(15). Людей жестоко карали, причём кальвинистский суд лицемерно, не проливая крови, ограничивался лишь отлучением виновного от церкви, а светская же власть обрекала людей на муки и смерть.  В этой обстановке Бруно публикует книгу с критикой высказываний одного из профессоров философии Женевской академии. Бруно посадили в тюрьму, ибо он своей книгой оскорбил всю академию. Чтобы выйти из тюрьмы, ему пришлось выразить на суде своё раскаяние в содеянном, что было весьма разумно, так как протестантские инквизиторы ничем не уступали в жестокости католическим: в Женеве при Кальвине был сожжён на костре вместе с его книгами испанский мыслитель, теолог, естествоиспытатель и врач Мигель Сервет, причём ему специально положили мокрый хворост, чтобы огонь медленнее горел, а на голову водрузили венок из пропитанной серой соломы. В чём тогда смысл Реформации?

 

Мигель Сервет (лат. Michael Servetus, исп. Miguel Serveto y Conesa, 29 сентября 1511[5], Вильянуэва-де-Сихена[7] — 27 октября 1553, Женева) — испанский мыслитель, теолог-антитринитарий, естествоиспытатель и врач. Сервет был сожжён на костре 27 октября 1553 года, так и не поддавшись требованиям признать Иисуса Христа вечным Сыном Божьим.

Оказавшись на свободе, испытав многочисленные унижения от необходимости вымаливать прощение и соглашаться с клеветническими обвинениями, Бруно немедленно покидает Женеву, чтобы потом вспоминая реформаторов восклицать, что их надобно давить как гадюк и саранчу(16). Бруно направляется во Францию в Тулузу, где получает степень Магистра Искусств и начинает преподавать в университете, читая, в том числе, курс по книге Аристотеля « О душе». Разумеется, Бруно не мог не критиковать Аристотеля за различные несообразности, что привело к необходимости оставить кафедру и направиться в Париж. Благодаря знакомству с Джованни Моро, послом Венеции при французском дворе, а также ввиду того, что Бруно ранее получил звание ординарного профессора в Тулузском университете, он смог начать преподавать в Сорбонне. Однако он отказался от должности ординарного профессора, которая была сопряжена с рядом ограничений. Бруно решил читать курс мнемоники(17). Его лекции имели огромный успех как среди студентов, так и среди профессоров. Его слава была так велика, что его пригласили во дворец. В это время Францией правил Генрих III Валуа, меценат и жертва своих настроений: после многодневного кутежа он вдруг направлялся в церковь, постился, слушал философов. Одним из достоинств/чьих?/ было то, что он искал мира для всех своих подданных, невзирая на их различия в вероисповедании, что выделяло его в глазах Бруно. Король пожелал овладеть искусством памяти, и Бруно начал давать ему уроки. Самодержец не был прилежным учеником, но по-прежнему благоволил к Бруно, поэтому Бруно попросил у него разрешения посвятить ему несколько своих книг, на что Генрих согласился. Так были изданы «О тенях идей» и «Искусство памяти», содержание которых было намного шире. Так, в книге «О тенях идей» Бруно разбирает учения Платона и Аристотеля об идеях, не соглашаясь с тем, что «вечные идеи» существуют вне материи: для него идея, или душа есть, жизненное начало, которое неотделимо от материи, присуща материи и формирует её изнутри(18). Всё меняется, но бытие в своей основе вечно. Мир идей есть тот же реальный мир, только понятый в его постоянстве, когда разум воспаряет над изменчивостью форм и постигает незыблемую основу. Природа может творить всё из всего, от Единого происходит множественность, а познающий поднимается от множественности к Единому. Всеобщая взаимосвязанность вещей соответствует всеобщей взаимосвязанности понятий, поэтому, устанавливая взаимосвязь, мы не только постигаем мир, но и помогаем памяти. В награду за посвящённые книги Генрих III назначил Бруно экстраординарным профессором и положил ему жалование. Однако в книгах Бруно всё более и более явственно начинала звучать критика христианства, в особенности догматов, суеверий и неподобающей жизни священнослужителей, в том числе самих пап. После выхода его комедии «Подсвечник», а затем книги «Печать печатей» начались разговоры о враждебном влиянии Бруно на умы. Многие исследователи биографии Бруно полагают, что хотя король по-прежнему благоволил к нему, их пути разошлись, и Бруно решил покинуть на время Францию. Однако, как считает английский историк Френсис Йейтс, автор фундаментального труда о нашем герое «Джордано Бруно и Герметическая традиция», Бруно получил от французского короля какое-то негласное поручение, которое превратило его из бродячего мага в очень необычного миссионера, ибо в некоторых из изданных им в Англии книгах Бруно говорил такие вещи, которые не осмелился бы произнести в то время строгой цензуры ни один англичанин, и раз философ сумел их издать и не попал в тюрьму и избежал иного наказания, то это, по мнению историка, означает, что он пользовался дипломатической защитой(19). Действительно, Бруно  получил рекомендательные письма от Генриха  III и заручился поддержкой французского посла в Англии, сеньора Мовиссьера, который был широко образованным человеком, любил латынь, занимался переводами и писал мемуары. Бруно посвятил ему своё сочинение «Толкование тридцати печатей», на что тот согласился и предложил философу поселиться в его доме. Целью Бруно был Оксфорд, в котором он добивался разрешения читать лекции о бессмертии души и о небесных сферах. Называя себя доктором совершеннейшей теологии, Бруно, однако, рассказывал слушателям нечто, что в корне расходилось с учителями церкви или же с Платоном и Аристотелем.  Нужно сказать, что Оксфорд в ту пору переживал годы застоя, и в особенном упадке находились математика и философия, чему немало способствовали распри протестантов с католиками, и здесь Земля по-прежнему находилась в центре мира. Лекции Бруно пользовались большим успехом, и даже его недоброжелатели и критики не могли отказать ему в широте знаний и смелости выводов. Бруно терпели здесь из-за рекомендации высоких покровителей в Лондоне и ждали подходящего повода. И это произошло, после того как Бруно в присутствии профессоров и студентов во время учёного диспута разбил в пух и прах тезисы одного из виднейших английских богословов того времени, гордость Оксфорда, любимца короля и друга влиятельных сановников Джона Андерхилла, который, следует сказать, весьма грубо отвечал Бруно, продолжавшего на протяжении всего диспута оставаться спокойным и последовательным в суждениях. Нашему герою тут же сообщили, что его лекции прекращаются, на что Бруно отреагировал сочинением памфлета «Килленский осёл». В нём он изобразил в качестве главного героя говорящего осла, который хочет просить академию принять его в свои ряды, аргументируя своё право тем, что среди её членов есть немало ему подобных, носящих мантию. После этого Бруно возвращается в Лондон, где французский посол любезно пригласил его пожить у себя. Здесь Бруно закладывает основу своей философской концепции о Вселенной, Мировой Душе и Боге, работая над книгой «О причине, начале и едином», которую он сам считал самым драгоценным для будущего мира. Он отказывается от мысли о Творце и верховном распорядителе вселенной Для него духовное и материальное оказываются нераздельными: в самой материи есть принцип её организации, это есть Жизнь, Душа Мира, неотделимая от её материальных проявлений. Разрушаются лишь материальные формы, сама же лежащая в их основе субстанция остаётся неизменной. В этой концепции нет места Богу-творцу. Это пантеизм, что в переводе с греческого означает всё (пан) есть бог (теос). Вся вселенная Божественная и наполнена изнутри духовными смыслами и бесконечными потенциями.

 

После очередного спора с оксфордскими учёными, который произошёл не в стенах университета, а в доме одного из знакомых, Бруно, оскоблённый грубостью и тупостью своих оппонентов, бездоказательно твердивших о неподвижности Земли и высмеивавших все его аргументы, философ пишет сатирическо-философское произведение «Пир пепла», в котором он описал случившееся и изложил своё мировоззрение. Выход этого произведения вызвал целую бурю, из-за чего на голову Бруно обрушился целый поток оскорблений. В книге Бруно подвергает сомнению существование «перводвигателя» Аристотеля, трансцендентного начала (Бога), который приводит в движение всю вселенную, ибо, по мнению Бруно, в самой природе заложено движение; отвергает существование пятой субстанции «эфира» и говорит о существовании других обитаемых миров. Книга была издана двумя тиражами, что говорит в пользу теории Ф. Йейтса о серьёзной дипломатической защите Бруно. Кроме противников и критиков у Бруно появляются и сторонники. Это образованные люди, которые под влиянием философа переосмыслили свои убеждения, убедившись в их шаткости, и начали доискиваться истины. Значит, некоторые зёрна упали на благодатную почву! В качестве одного из таких пробуждённых в книге «О Бесконечности, вселенной и мирах» выступает сторонник Аристотеля Альбертино, который в конце диалога говорит: «Будь настойчив, мой Филотей [под этим именем в диалогах выступает сам Бруно. — ред.], будь настойчив, не теряй мужества, не отступай, если даже великий и важный сенат глупого невежества при помощи многих козней и ухищрений будет тебе угрожать и попытается разрушить твоё божественное предприятие и высокий труд. Будь уверен, что впоследствии все увидят то, что я теперь вижу, и поймут, что так же легко каждому тебя хвалить, как трудно всем опровергнуть тебя. Все, которые не до конца испорчены, с чистой совестью будут иметь о тебе благоприятное мнение, ибо в конце концов каждый бывает научен внутренним учителем души; ибо мы получаем благо духа не откуда-нибудь извне, а из своего собственного духа. В душах у всех имеется известное здоровое зерно, которое перед высоким трибуналом разума произносит суждение о благе и о зле, о свете и о тьме.»

В Англии Бруно пишет ещё одно произведение «Изгнание торжествующего зверя». Доносчики обвинили философа в том, что под торжествующим зверем он изобразил то ли католическую церковь, то ли римского папу, а историки из протестантского лагеря охотно использовали эту легенду. В действительности содержанием диалога является аллегорическое изображение «реформы небес», замена в наименованиях созвездий, связанных ещё с древней мифологией, пороков — добродетелями. Речь идёт, как поясняет сам Бруно, об «изгнании торжествующего зверя, то есть пороков, кои обычно одерживают верх и попирают божественное начало…»(20) В диалоге он резко критикует религию, представители которой «меч разделения и огонь рассеяния, отнимая сына у отца, ближнего у ближнего, гражданина у отечества и творя прочие ужасные разлучения против природы и закона. И несмотря на свои заверения, будто служат тому, кто воскрешает мёртвых и исцеляет недужных; пусть посмотрит, не хуже ли они всех, кого вскормила земля, заражая здоровых и убивая живых не столько огнём и железом, сколько своим погибельным языком». За «Изгнанием ...» последовало ещё одно сочинение «Тайна Пегаса» на тему бездумной веры и беспокойного знания, стремления к истине. Это ещё более резкая критика догматического христианства, религиозного фанатизма, который ввергает род человеческий в неисчислимые беды. Устами героев своих диалогов Бруно заявляет: «Глупцы мира были творцами религии, обрядов, закона, веры, правил жизни; величайшие ослы мира те, что, будучи лишены всякой мысли и знаний, далекие от жизни и цивилизации, загнивают в вечном педантизме, реформируют по милости неба безрассудную и испорченную веру, лечат язвы прогнившей религии и, уничтожая злоупотребления предрассудков, снова заделывают прорехи в её одежде. Они не относятся к числу тех, кто с безбожным любопытством исследует или когда-либо будет исследовать тайны природы и подсчитывать смены звёзд. Смотрите, разве их беспокоят или когда-либо обеспокоят скрытые причины вещей? Разве они пощадят любые государства от распада, народы — от рассеяния? Что им пожары, кровь, развалины и истребление? Пусть из-за них погибнет весь мир, лишь бы спасена была бедная душа, лишь бы воздвигнуто было здание на небесах, лишь бы умножилось сокровище в том блаженном отечестве!».

После публикации «Тайны Пегаса» на неё был наложен запрет как на вольнодумное и вредное сочинение, а нераспроданные экземпляры были изъяны и уничтожены, однако сам Бруно остаётся на свободе и, более того, продолжает писать, впрочем, пока только сонеты, однако стихи были посвящены не любви к женщине, а к истине, а сам сборник назывался «О героическом энтузиазме». А. Штекли пишет, что для Бруно героическая любовь есть мука, она не пользуется настоящим, как животная любовь, а живёт мыслями о будущем: «Героического энтузиаста поддерживает надежда на будущую и недостоверную милость, а подвергается он действию настоящего и определённого мучения. И как бы ясно он ни видел своего безумства, это, однако, не побуждает его исправиться или хотя бы разочароваться в нём, потому что он настолько в нём нуждается, что оно скорее нравится ему: „На гнёт любви я сетовать не стану,Я без неё отрады не хочу.” Эта героическая любовь, любовь к истине, делает человека самоотверженным. Он, забывая о себе, целиком отдаётся своей страсти. Энтузиаст знает, что впереди его ждёт смерть — расплата за подвиг, но не страшится огня, который его испепелит. Он не мотылёк, что летит на пламя, не помышляя о своём конце, — он знает, что его ждёт(21).

В 1585 году Бруно возвращается во Францию вместе с Мовиссьером, которого отозвал король, недовольный действиями посла в Англии. По прибытию во Францию посол узнал об исчезновении корабля с его имуществом, возможно, ставшем добычей пиратов. Мовиссьер не мог больше оказывать покровительства Бруно, и наш герой долгое время переживал безденежье.
В Париже Бруно познакомился со своим земляком математиком Фабрицио Морденте, который изобрёл пропорциональный восьмиточечный циркуль, при помощи которого оригинально решал многие геометрические проблемы. Бруно пришёл в восторг от идей Морденте и применил их для опровержения гипотезы Аристотеля о неизмеримости бесконечно малых. Чтобы помочь земляку познакомить научный мир с его открытиями, Бруно пишет два диалога «Морденте» и «О циркуле Морденте», в которых наряду с похвалой в адрес «Бога геометров», как наш герой стал называть своего соотечественника, он упрекал его за ограниченность выводов, в то время как эти эмпирические открытия несут, по мнению Бруно, огромный философский смысл. По этой причине Морденте поссорился с Бруно и затаил на него смертельную обиду, поскольку ему почему-то показалось, что Бруно посягает на его открытия. Бруно в ответ на его козни изобразил его в нескольких своих диалогах «Торжествующий невежда» и «Истолкование сна».

 

Пропорциональный циркуль был изобретен практически в одно и то же время (конец XVI века) независимо разными людьми. В 1567 году Фабрицио Морденте опубликовал в Венеции одностраничный трактат об устройстве "пропорционального восьмиточечного циркуля", изобретенного им. Создание пропорционального циркуля также приписывают итальянскому математику и астроному Галилео Галилею, который при помощи мастера по инструментам Марко Антонио Маццолени создал более 100 копий военного циркуля и обучал своих учеников пользоваться им в период между 1595 и 1598 годами

 

Однако Бруно больше занимала другая работа. Он обобщил и дополнил свои ранние тезисы против воззрений Аристотеля в виде работы «Сто двадцать тезисов о природе и мире против парипатетиков», и готовился выступить на диспуте против парижских последователей Аристотеля в Сорбонне. Диспут откладывался, потому что в Сорбонне тон задавали рьяные католики, а воззрения Ноланца считались противоречащими вере. Тогда Бруно написал письмо королю Генриху III, и король разрешил провести диспут, а также напечатать книгу с посвящением ему. Согласно тогдашним правилам проведения диспута, выступать должен был не сам автор, а кто-то из его сторонников. Один из учеников Бруно французский дворянин Жан Эннекен вызвался сделать это. Бруно помогал ему оставить вступительную речь, и, зная, что основным аргументом его противников будет то, что он покушается на святую веру, порекомендовал вначале объявить, что в намерения философа не входит утверждать что-либо подрывающее религию или умаляющее известное философское направление, а предложить высокоучёным профессорам проверить на прочность доктрину Аристотеля, который, между прочим, сам заявлял, что привычка верить есть главнейшая причина, мешающая человеческому рассудку воспринимать очевиднейшее вещи. Бруно излагает не своё учение, а древнюю традицию и не претендует на какую-то особую оригинальность. Бруно один, но из невзрачного корня вырастет могучее дерево. Как можно ставить Бруно в вину то, что он откололся от школы Аристотеля, если сам Аристотель отступился от предшествующих ему авторитетных научных мужей? А вот ещё радикальнейшее для того времени заявление, произнесённое Эннекеном: «Дух человеческий был прежде заточён в теснейшее узилище, откуда мог только через щели глядеть на небо. Но, осознав собственное могущество, он отваживается на полёт в бесконечность. Рушатся сферы, придуманные безумием философов и математиков. Исследования, которые ведутся одновременно чувствами и разумом, несут прозрение слепцам. Учение о бесконечности и единстве вселенной даёт нам истинное представление о природе. Если бы человек оказался на Луне или на каком-нибудь другом небесном теле, он нашёл бы целый мир, который был бы хуже или значительно лучше нашего, — один из неисчислимых миров, движущихся в неизмеримом море эфира. Разум человеческий не сдавлен больше оковами фантастических сфер!» Эннекена постоянно перебивали, стоял настоящий шум и гвалт, однако когда Эннекен закончил, все притихли, и против докладчика выступил не какой-нибудь из сведущих в Аристотеле профессоров, а молодой адвокат Рауль Кайе, который, ничего не сказав по существу тезисов Бруно, лишь сыпал оскорблениями в адрес нашего героя, стараясь задеть его, чтобы он ввязался в спор. Однако Бруно видел, чего добиваются враги, поэтому он устоял и предоставил Эннекену отвечать, и тот без особого труда разбил аргументацию противника(22). Опять поднялся крик, Бруно пытались спровоцировать на ответную реакцию, но он повернулся и пошёл к выходу, где надоумленные профессорами школяры преградили ему дорогу и попытались запугать, но наш герой всё-таки покинул стены лучшего университета мира, в котором аргументация оппонентов сильно напоминала базарные разбирательства.

После ухода из университета Бруно решил покинуть Францию и направиться в Германию в Мармубрг, поскольку после выступления адвоката он понял, что король больше не поддерживает его. Вначале ректор Марбургского университета принял его на работу, но затем, видимо, чего-то испугавшись или прослышав о славе нашего героя, отказал ему в праве читать лекции по философии. Рассерженный Бруно направился в Виттенберг, где также был отличный университет. Здесь Бруно повстречал профессора Альбериго Джентилле, с которым познакомился в Англии и который помог ему устроиться в университете и прочесть лекции по Аристотелю. В Виттенберге кумиром был не Аристотель, а Лютер, причём второй не жаловал первого и называл его «Дуристотелем»(23). Поэтому здесь у Бруно не было изначально предубеждённых непримиримых врагов, и на его лекции приходило много людей, как студентов, так и профессоров, так что другие аудитории оставались почти пустыми. Здесь Бруно переписывался с учёными Кассельской обсерватории и Уранибурга и с интересом следил за открытиями астрономов и их обсуждениями, среди которых был знаменитый Тихо Браге, датский астроном, астролог и алхимик. В 1572 году в созвездии Кассиопеи была замечена новая яркая звезда, которая, как показали исследования Тихо Браге, находилась намного дальше от Земли, чем Луна. А в 1585 году один из помощников Тихо Браге обнаружил другую новую звезду. Но ведь Аристотель говорил, что в мире, находящемся выше Луны, всё вечно и неизменно! Значит, Бруно прав! В отношении комет Аристотель утверждал, что они находятся в «подлунном мире», то есть движутся вокруг Земли, в то время как Бруно доказывал их космическое происхождение.

 

Тихо Браге (дат. Tyge Ottesen Brahe (инф.), лат. Tycho Brahe; 14 декабря 1546, Кнудструп, Дания (ныне на территории Швеции) — 24 октября 1601, Прага) — датский астроном, астролог и алхимик эпохи Возрождения. Первым в Европе начал проводить систематические и высокоточные астрономические наблюдения, на основании которых Кеплер вывел законы движения планет.

В Виттенберге Бруно пишет два трактата «О Луллиевом комбинаторном светильнике» и «О движении вперед и ловчем светильнике логиков». Однако вскоре обстановка в университете накалилась, так как в Саксонии к власти пришли нетерпимые к новым идеям кальвинисты. Бруно решил покинуть город и как благодарность приютившему его на два года университету составил «Прощальную речь», в которой среди прочего обрушился на католическую церковь и возвеличил Лютера, который осмелился восстать против римского чудовища, которое своим ядом отравляло весь мир. Хотя Бруно не распространялся насчёт истинных причин своего отъезда, поговаривали, что его изгнали из-за намерения учредить вместе со своими последователями философскую секту(24).

 

Мартин Лютер (монашеское имя — Августин[1][2]) (нем. Martin Luther слушать; 10 ноября 1483, Айслебен, Саксония — 18 февраля 1546, там же) — немецкий христианский богослов, инициатор Реформации, ведущий переводчик Библии на немецкий язык. Его именем названо одно из направлений протестантизма — лютеранство. Один из создателей немецкого литературного языка[3

Бруно направился в Прагу, где Рудольф Второй, император Священной Римской империи, король венгерский и чешский, собрал вокруг себя астрологов и алхимиков со всей Европы. И, действительно, его больше интересовало, как найти философский камень, чтобы с его помощью подправить своё финансовое положение и чтo говорят звёзды о его судьбе, нежели философские теории Бруно, поэтому наш герой долго не задержался в Праге и направился в Хельмштедт, который славился своей Юлианской академией, основателем которой был один из интереснейших князей того времени герцог Юлий Брауншвейгский. Он был против религиозных распрей, увлекался естественными науками, берёг леса, закладывал новые рудники, поощрял ремёсла. В его университете упор делался на естественные науки, здесь даже занимались подозрительной тогда анатомией, а теологи сидели тише воды, ниже травы. Здесь Бруно прекрасно себя чувствует. Он пишет работу «О трояком наименьшем и мере» и «О монаде, числе и фигуре». Он говорил о наименьшем в трёх смыслах: в физическом смысле минимум — это атом, в математическом — это точка, в метафизическом — это монада. Но подчеркивал, что в природе не существует трёх минимумов, а есть только один троякий минимум, к которому все сводится. Минимум — это субстанция всех вещей, неизменная, неуничтожимая, существующая вечно(25).

Считается, что именно в Хельмштедте Бруно написал некоторые из своих произведений по магии, в том числе работу «О магии», где разбираются способы сцепления с демонами(26) и излагается магическая теория воображения, и работу «О сцеплениях вообще».
Почему же Бруно интересовала магия? В жизни он часто сталкивался с необъяснимыми явлениями, которые не был склонен считать непосредственным божественным или дьявольским вмешательством, но был убеждён, что в природе существуют связи, не замечаемые простыми людьми, но которые были известны древним египтянам и другим мудрецам древности. Именно их Бруно считал настоящими магами, а не рыночных обманщиков и придворных шарлатанов(27). В природе всё взаимосвязано, и магия позволяет находить эти связи между мировой душой и личностью. Разумеется, он разделял некоторые суеверия и заблуждения своего времени, которые впоследствии были объяснены наукой, например, как самозарождение червей в грязи, однако такие его идеи, как взаимодействие со стихиями и энергиями, заслуживает самого серьёзного внимания(28).

Итак, за Джордано Бруно закрепилась слава оккультиста, и многие его ученики жаждали вовсе не познания истины, а магических секретов, чтобы добиться славы и богатства. Вскоре они понимают, что учитель не даст им желаемого, и в разочаровании покидают его. Одним из таких учеников оказался некий Джованни Мочениго, представитель одного из знатнейших родов Венеции, который через знакомого книготорговца прислал Бруно письмо во Франкфурт, где тот занимался изданием своей последней книги, приглашающее его приехать в Венецию и стать его учителем. Затем последовало ещё одно письмо, в котором ученик не скупился на обещания. Венеция или Венецианская республика пользовалась независимостью от Рима, поэтому Бруно мог быть относительно спокоен. Но ведь и там действовала инквизиция, Почему же Бруно решился поехать? Потянуло поближе к родине, к итальянцам или же была более веская причина? Историк Фрэнсис Йейтс считает, что Бруно по-прежнему оставался католиком и не считал себя еретиком, ссылаясь на факт знакомства Бруно в Венеции с доминиканским монахом, которому он сообщил, что пишет книгу, которую намеревается преподнести папе и что намерен вернуться в Рим. По мнению Бруно, католическая вера нуждалась в реформе, и он мог и хотел эту реформу запустить. Самой важной причиной, по мнению, историка, была победа в 1591 году Генриха IV (Наваррского) над Лигой и испанскими сторонниками, на которого Бруно возлагал огромные надежды как на инициатора всеобщей реформы в католическом мире, что подтверждается свидетельством Мочениго для инквизиции. Бруно был знаком с людьми из круга Гериха IV и вёл с ними переписку. Ф. Йейтс отмечает, что не только Бруно, но многие современники Бруно видели в победе короля-лидера гугенотов в конце Религиозных войн во Франции и его обращении в католичество знак предстоящего религиозного умиротворения по всей Европе(29). Ф. Йейтс также указывает на случившиеся в то время перемены в отношении католической церкви к герметизму. Он пишет: «Накануне возвращения Бруно в Италию энтузиаст герметизма Ганнибал Россели издал в Кракове шесть огромных томов с комментариями к "Поймандру" Гермеса Трисмегиста, а в 1591 году, в год возвращения Бруно, Франческо Патрици издал свою "Новую всеобщую философию", содержащую новое издание герметических текстов и его "новую философию" с посвящением папе Григорию XIV, где Патрици призывал его ввести преподавание этой герметической религиозной философии повсюду, в том числе и в школах иезуитов, поскольку это лучший способ вернуть людей к Церкви, нежели "церковные запреты или сила оружия". Через год после его обнародования, в 1592 году, преемник Григория, папа Климент VIII, пригласил Патрици в Рим, где он получил кафедру в университете. Блестящие первоначальные успехи Патрици у Климента VIII возбудили у Бруно надежды»(30). Вот, что говорил Мочениго: «Когда Патрици поехал в Рим, Джордано говорил о его преосвященстве: "Этот папа — порядочный человек, так как он покровительствует философам, и я тоже могу надеяться на покровительство; я знаю, что Патрици — философ и ни во что не верует". А я (Мочениго) ответил, что Патрици — добрый католик...».

 

Джованни Мочениго (итал. Giovanni Mocenigo; 1409, Венеция — 14 сентября 1485, там же) — 72-й венецианский дож, избранный на должность 18 мая 1478 года. При нём закончилась война с турками, вследствие которой Венеция отдала Османской империи некоторые крепости и выплатила большую дань. Между тем, дож провёл успешную кампанию против герцога Феррары Эрколе I д’Эсте, закрепив за Венецией некоторые земли на материке. Также в то время город пережил сильную вспышку чумы и пожар во Дворце дожей.

Поэтому Ф. Йейтс делает вывод, что не обучение Мочениго искусству памяти было главной целью приезда Бруно в Венецию, а его надежды, связанные с Генрихом Наваррским и успехами Патрици, который был, как и Бруно, религиозным герметиком, хотя и иного толка. Итак, вместе со своим секретарём, Иеронимом Беслером, студентом из Хельмштедта, Бруно приехал в Венецию, какое-то время жил обособленно, занимаясь работой над разными текстами, и лишь через несколько месяцев поселился у Мочениго. Беслер переписывал для Бруно его работы, а также произведения других, например, книгу по магии «О печатях Гермеса и Птолемея», о которой впоследствии его много расспрашивали следователи, то есть он готовился к своей миссии. Переехав жить в дом Мочениго, Бруно начал преподавать ему искусство памяти, однако вовсе не это интересовало ученика. Ему хотелось узнать магические секреты, а Бруно вовсе не намеревался их ему сообщать, к тому же ученик не блистал умом, и частенько раздражал учителя своей бестолковостью и низменными помыслами. Бруно сообщил ему о намерении уехать во Франкфурт, чтобы издать там некоторые из своих сочинений, однако Мочениго, полагая, что Бруно хочет избавиться от него, устраивает сцену с выяснением отношений, в которой упрекает нашего героя в невыполнении своих обещаний. Разумеется, Бруно вспылил, но Мочениго также был в ярости, и сообщил ему, что найдёт возможность задержать Ноланца даже против его воли. И вот накануне намеченого Бруно отъезда Мочениго ночью привёл с собой шестерых крепких мужиков, и они, разбудив Бруно, препроводили его на чердак и заперли его. На следующий день Мочениго начал угрожать Бурно, что будет морить его голодом и жаждой и даже убьёт, если тот не посвятит его в тайны магии. Это не произвело на Бруно никакого впечатления, тогда Мочениго начал угрожать ему доносом инквизиции, тем более что у него были компрометирующие Бруно книги, что в итоге и случилось. Бруно поместили в тюремную камеру, инквизиция допросила свидетелей и его самого. Сохранились протоколы(31) этих допросов, из которых видно, что Бруно иногда не договаривал о некоторых фактах из своей биографии и своих убеждениях. В списке своих работ, которые Бруно предоставил инквизиции, отсутствовали наиболее опасные для него книги «Изгнание торжествующего зверя» и «Тайны Пегаса». Тем не менее, Бруно не отказывался от своих философских взглядов о бесконечности вселенной и множественности миров, однако придал им христианскую окраску. Правда, в его учении были противоречащие религии моменты. Например, он не принимал католический догмат о Троице как о трёх ипостасях Бога: насчёт первой ипостаси (Бога Отца) у него не было сомнений, под третьим Лицом (Святой Дух) он понимал Мировую Душу, то есть как пифагорейцы и Соломон. Что касается второй ипостаси (Бога Сына) он недоумевал, как единосущный Сын может всё-таки отличаться от Бога Отца. На допросах от утверждал, что никогда не сомневался в божественности Христа, не выступал против авторитета библии, ни против символа веры. Инквизиция полагала, что Бруно многое не договаривает, поэтому ему пригрозили пытками, если он не покается во всех грехах, совершённых против церкви. Однако у инквизиции был только один доносчик на Бруно — Мочениго, и Бруно об этом знал, и прямо указал следователям на своего единственного врага в Италии, что сразу поставило юридическую ценность обвинения под сомнение. Тем не менее, Бруно заставили стать на колени и покаяться, что он, разыгрывая смирение, послушно сделал, хотя в душе его, наверняка, клокотала ярость. В камере с ним были и другие заключённые, которых Бруно начал критиковать за усердные молитвы, в которых он не принимал участие. Сокамерники сообщали, что он противник всякой веры, как озорной мальчишка дразнил молящихся и рассказывал всем, как он с детства не мог видеть образов святых, а потом, якобы, отказался и от изображения Христа. Насколько можно верить этим свидетельствам, трудно сказать. После нескольких месяцев безрезультатных допросов его дело как важное передали в Рим. В Риме допросы возобновились только через полгода. Его обвинили в ересях и в кощунственных заявлениях на основании заявлений его бывших сокамерников по венецианской тюрьме! Они предали Бруно, чтобы инквизиция смягчила их приговор. Стоило ли верить их словам о кощунствах Бруно? Ведь прошло ни много ни мало более четырёхсот лет. Несмотря на угрозу наказания и усугублённое из-за новых доносов положение, Бруно не отказывается от своего учения о множественности обитаемых миров. Насчёт хранения запретных книг, он сказал, что он изучал их с научной точки зрения и что ему позволительно это делать.

Прошло около двух лет. Ему вручили копию материалов процесса для написания своей защиты. Бруно писал её полгода. 12 января 1595 года начался процесс, состоявший из трёх чтений. На чтении 16 января присутствующий на нём папа Климент VIII прервал его, указав на необходимость судить Бруно не как богохульника, а как еретика, для чего необходимы не свидетели, а его книги, которые требовалось раздобыть и изучить, что было непростым делом, так как они издавались в разных странах и в разное время небольшими тиражами. После этого прошло два года. Бруно неважно себя чувствовал и плохо выглядел. Он желал, чтобы ему поскорее вынесли приговор. Бруно вспылил перед кардиналами-инквизиторами, и его за это подвергли пыткам. Однако Бруно этим было не сломить. Вот, что он раньше писал о влиянии физических мучений на дух: «Надо лишь настолько пребывать в теле, чтобы лучшей своей частью отсутствовать в нём, делать себя как бы неразрывно и свято соединённым и сплетённым с божественными делами в такой степени, чтобы не чувствовать ни любви, ни ненависти к смертным делам и считать своё главное бытие чем-то бoльшим, нежели пребывание слугой и рабом тела, на которое следует смотреть, как на темницу, где находится в заключении свобода, как на клей, от которого слиплись перья, как на цепь, держащую связанными руки, как на колодки, сделавшие неподвижными ноги, как на пелену, затуманивающую взор. Но вопреки всему этому ты не слуга, не пленник, не опутанный, не скованный, не бездействующий, не косный и не слепой, потому что тело может тиранствовать над нами лишь в той мере, в какой ты сам это допускаешь»(32). Внешне он казался худым, слабым человеком, а тут на удивление палачам стойко перенёс все мучения, не проронив ни слова. Инквизиция не смогла найти всех книг Бруно, и ему, можно сказать, повезло, потому что, например, книга «Изгнание торжествующего зверя», пропитанная ересью, выдала бы его с головой(33). Далее, на основании работ Бруно, которые удалось добыть, обвинители составили восемь тезисов, еретических положений, которые были извлечены из его книг и от которых обвиняемого хотели заставить отречься. Бруно передали этот «конспект» и дали срок в шесть дней. Бруно ответил, что готов от них отречься, если сам папа Римский признает их ересью. После этого на заседании святой службы, в присутствии Климента VIII обвинители назвали эти положения ересью и предложили от них отречься, и если он в течение сорока дней не откажется, его станут считать «упорствующим и нераскаянным еретиком». Выхода не было. 15 февраля 1599 года Бруно признал эти восемь положений еретичными(34). После этого он должен был ждать приговора и рассчитывать на долгое тюремное заключение. Однако ему было уже пятьдесят один, семь лет он провёл в тюрьме, у него испортилось зрение и подорвалось здоровье.

Трудно сказать, по каким причинам Бруно выразил готовность отречься от своих положений, однако через некоторое время, ожидая развязки своего процесса, Бруно кардинально изменил своё решение. Он подал на имя папы заявление о том, что он оспаривает мнение цензоров и настаивает на своей правоте. Что же случилось? Он сам ранее говорил о своём времени как о времени отступников. Чем же он был лучше них? А как же его идеал героического энтузиаста, который ценою смерти остаётся верен истине? Как мы писали в начале статьи, в юности один из любимых им образов был образ Икара, который наш герой истолковывал по-своему: человек, который обрёл крылья, должен, презирая опасность, подниматься выше и выше, и его возможное падение не позор, а честь.
Ему предоставили сорок дней для размышления. Но он уже всё решил. Пусть сбудутся слова, которые он писал ещё в Англии: «Для людей героического духа всё обращается во благо, и они умеют использовать плен как плод большей свободы, а поражение превратить иной раз в высокую победу!»(35).

Попытки инквизиторов увещевать Бруно остались безрезультатными, и 8 февраля 1600 года состоялось оглашение приговора. Его заставили стать на колени, когда его публично признали еретиком, лишили сана, отлучили от церкви, и передали светскому суду для наказания, а книги объявили запрещёнными и повелели публично сжечь. В конце заседания Бруно сказал свою знаменитую фразу: «Вы с бoльшим страхом объявляете мне приговор, чем я выслушиваю его!».

Казнь назначили на 17 февраля 1600 года. Палачи привели Бруно на место казни, привязали к столбу, что находился в центре костра, железной цепью и перетянули мокрой верёвкой, которая под действием огня стягивалась и врезалась в тело. Язык зажали в особые тиски, чтобы он своими речами не смущал присутствующих. Последними словами Бруно были: «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай». Умирающему в муках, ему протянули на длинном древке распятие — он сверкнул глазами и гневно отвернул лицо. Какое лицемерие у этих католических палачей — прикрываться Христом выполняя дела Сатаны. Уж лучше оставаться еретиком.

 

Памятник Джордано Бруно в Риме на Кампо деи Фиори, месте его казни.

В книге «Эстетика Возрождения» русский и советский историк и философ А.Ф. Лосев пишет: «Историк должен ясно ответить на вопрос: за что же, в конце концов, сожгли Джордано Бруно?».  Усвоенный нами из школьной программы стереотип о том, что его сожгли за его научные взгляды, в том числе за гелиоцентрическую теорию и учение о бесконечности вселенной и множественности обитаемых миров, не выдерживает никакой критики. Один из исследователей жизни Д. Бруно В. С. Рожицын считал, что причины осуждения философа были достаточно непонятными даже для многих очевидцев казни, так как перед народом зачитали лишь приговор без обвинительного заключения. В тексте приговора отсутствовала важнейшая деталь — причины осуждения. Упоминалось только о восьми еретических положениях, давших основание объявить Бруно нераскаявшимся, упорным и непреклонным еретиком. Но в чём конкретно состояли положения, повлекшие за собой осуждение, не разъяснялось(36). Однако Ф. Йейтс в уже упоминавшейся нами выше книге даёт очень правдоподобное объяснение. Д. Бруно был не единственным ярким представителем конца эпохи Возрождения, который стремился к реформам католической церкви. Томаззо Кампанелла, как и Бруно, уроженец юга Италии, родившийся на двадцать лет позже него, наиболее известный как автор утопического произведения «Город Солнца» также был магом и последователем герметической традиции. При этом он также был доминиканским священником, которого обвинили в ереси и посадили в тюрьму в Падуе примерно в то же время, что и Бруно. Ф. Йейтс пишет, что нет свидетельств о том, что их пути пересекались, но атмосфера, царившая в Падуе, ожидания перемен, связанных с Генрихом Наваррским, не могли не повлиять на Т. Кампанеллу, который до ареста встречался с Галилеем и другими мыслящими людьми. В 1595 году, благодаря заступничеству влиятельных поклонников его сочинений, он вышел из тюрьмы. Т. Кампанелла верил, что небесные знаки, в том числе, приближение солнца, а также нумерологическая значимость 1600 года (сумма семёрки и девятки), пророчат великие политические и религиозные перемены. Поэтому он, будучи весьма харизматичным лидером, более практичным и реалистичным, нежели Бруно, направился в родную провинцию Калабрию, где организовал восстание против испанских властей, главную роль в котором сыграли доминиканские монахи-еретики (!). Кампанелла заручился поддержкой южноиталийской знати, и был привлечён даже турецкий флот, но галеры приплыли слишком поздно. Ф. Йейтс пишет, что за четыре года до этого в монастыре в Неаполе было другое восстание монахов-доминиканцев, поэтому возможно, что на юге Италии в то время происходило сильное брожение, и революционные замыслы Бруно и Кампанеллы выросли из этих идей(37). Восстание Т. Кампанеллы было плохо организовано, поэтому оно было быстро разгромлено и к концу 1599 года тюрьмы Неаполя были забиты мятежными доминиканцами и их сторонниками. Т. Кампанелла был среди них, и в феврале 1600 года его подвергли пыткам. Из этого Ф. Иейтс делает вывод, что страшная публичная казнь мятежного доминиканца Д. Бруно в Риме после восьми лет заключения могла быть задумана как предупреждение и угроза. Сам Т. Кампанелла чудом избежал смерти благодаря тому, что смог до конца симулировать сумасшествие, несмотря на невыносимые адские пытки инквизиторов, но провёл в тюрьме двадцать семь лет, где написал огромное количество произведений, в том числе главное — «Город Солнца», в котором описывается его видение идеального города-государства, живущего по принципам религиозной общины. Ф. Йейтс также полагает, что, хотя нет прямых свидетельств, Т. Кампанелла всё же принял от Д. Бруно эстафету. В письмах, написанных Т. Кампанеллой в последние годы жизни, многие термины и даже целые фразы странно похожи на пассажи из итальянских диалогов Бруно, и он, наверняка, читал некоторые произведения Д. Бруно. Мы также считаем, что Т. Кампанелла продолжил дело Д. Бруно, и для этого вовсе не нужно было непосредственного общения и встречи. Как сказал сам Д. Бруно: «Умственная сила никогда не успокоится, никогда не остановится на познанной истине, но всё время будет идти вперёд и дальше, к непознанной истине!».

Редакция журнала «Общее дело».